Бойцы

[кольцовъ]

      
Если однажды горячее солнце              Если горячее или не очень
Станет холодным как утренний лед,      Сделается вдруг еще холодней
Если зима жарким летом вернется      Если зима и весна или осень
И на песок белый снег упадет,              И белый снег или даже белей
      
Если беда что ничем не измерить         если беда что горячее солнце
Рухнет на землю косою звеня                 рухнет звеня или же не звеня
Я буду знать, всё равно, что ты веришь     я буду знать все равно что я буду
Я буду знать, что ты любишь меня        Если не я, то  с косою  не я
Я буду знать, всё равно что ты веришь     Я буду знать, всё равно всё что рОвно
Я буду знать, что ты любишь меня.        Я буду знать иль я буду не я
      
Если друзья мои станут врагами        если друзья мои станут кем станут
И в суете продадут за пятак,                или кем станут не станут друзья
Я буду грызть эту землю зубами        я буду грызть эту землю зубами
Я буду верить что это не так.                или зубами грызть буду не я
      
Если я буду оборван как дервиш            если я буду или я не буду
И стану жить всё на свете кленя            Так же как дервиш, а может не так
Я буду знать, всё равно, что ты веришь         Я буду знать или знать я не буду
Я буду знать, что ты любишь меня            Что буду знать иль не буду я знать
Я буду знать, всё равно что ты веришь         Я буду грызть и не грызть эту землю
Я буду знать, что ты любишь меня.            Я буду знать - продадут за пятак
      
Если погаснут далекие звезды,                    Если погаснут далекие звезды,
Высохнет весь мировой океан,                    иль не погаснет вообще ни одна
Если спасать этот мир будет поздно            если спасать этот мир иль не этот
Он через час превратится в туман.            Он через час или может она
      
Если уже в раскаленной пустыне,            Если уже иль еще в раскаленной
В той, что когда-то, мы звали земля            в той что мы звали, а может не мы
Знаю, что сердце твое не остынет            Знаю что сердце твое иль чужое
Я буду знать что ты любишь меня            не перегреется и не вскипит
Знаю, что сердце твое не остынет            Знаю, что сердце, а может не знаю
Я буду знать, что ты любишь меня.            Я буду знать, что ты или не ты
      
И глядя ангелом с неба на землю             И глядя ангелом или же бесом
Выберу нам с тобой место в тепле,             Выберу место в тепле или нет
Голосу сердца и разума внемля                     Внемля ли голосу или не внемля
Я упаду, но поближе к тебе.                     Я упаду, но возможно и не…
      
И через день возвратившись сиренью      И через день никуда не вернувшись
Я обниму тебя кроной шумя                      или вернувшись спустя лишь полдня
Ты будешь знать, что я твой добрый гений      Ты будешь знать, что я твой или добрый
Я буду знать, что ты любишь меня              Я буду знать то что я буду я
Ты будешь знать, что я твой добрый гений      Ты будешь знать, что я твой иль не твой я
Я буду знать, что ты любишь меня.              Я буду знать иль не буду знать я

[кольцовъ]

привет, братанЫ!!! Я не оставил исскусство, но оно от скуки-суки и тоски едва не уснуло во мне… но, я не дался, я помешал(ся), я раз будил и два будил и (что возможно разбудил(ся)) надо бы вроде и еще..., но надо
Хотя что то уже и проснулось и хоть и едва еще,  но вродеб начинает греть, тлеть. Вот шлю вам со найлучшими свою последнюю произведенью. То пестня на мотив Дениса Майданова, супротив
которого я, ну ничегошеньки не маю, за одним, однако мелким исключением - это фамилии его, ну вот как то недолюбливаю это слово, каюсь, конечно, не прав….
Если по мне так уже был бы он лучше хоть Зуев, на худой конец, на букву Хэ… а эту, ну прям отторгает мой нездоровый организьм и зудится весь в самых нескромных местах… вот. Итак, мотив Дениса, слова русские, обыкновенные,
мной лишь расставленные с особенной заботой. Не буду против даже если он и сам воспоёт любую эту мою её интерпретацию… ну и гонорАР само собой разумеется тоже разделит и
всё что там еще полагается (шутк. - скорее не всё). Ну, вот, а от вас мне акромя здравья в ваших натруженных ваших практицки ничегошеньки не надобно, однако, ежли и
улыбнет кого, иль скособочит, то уже соБЛАГОволите - чиркните "гы" как улыбнуло, или же "зы" когда обратное, то и будет хотя бы такое, но все ж участие, соучастие, сочувствие к этому всему высокому во мне…
за сим прощаюсь, оставляя на ваш суд детище… читать (петь) следует слева направо, (слева тут оригинал, он конечно хороший, но малость скучноват как по мне), а справа
ряды  интерпретаций, т.е. в нескольких вариантах…. Можно, кстати, в моей версии менять слова, строчки, столбцы, сие особенно ничего не испортит. А если кто добавит коксу
сделается и того дружней, и конечно буду рад. У Дениса песнь называется «Я буду знать». Свою гипер-кибер версию я назвал:  «песнь о загадочных странностях и аказиях причинно следственных связей».
Рекомендую петь отовсюду, но часто хотя и громко.

[кольцовъ]

Получил тут давеча небольшую рецензию на сие, что-то типа:      Вах, немножко сильно много слов, да…             и решился я тогда мало-мало поправить в свете устранения неясностей для такового товарища….
Итак, то же самое, но в новой редакции, типо в его же и исполнении, здесь при прочтении, однако, очень нужно палец указательный представлять рассказчика, он здесь не менее важным героем делается и задействован практически в каждой реплике….

- Вах, да… такой адын немножько много смеяльса пряма на лекция… придставляищь?
А он иму сказаль:  Вах, ти не смейса, слушай да?…
А он гаварит:  Канэшьна дарагой, извени миня да…., а сам снова немношько много патом апять сталь смияльса…
А он снова гаварит иму: Вах, паслющай миня дарагой, я уже сказаль тибе, ни смейса да, очень паращУ  тибя…
А он снова гаварит: Канэщщна, дарагой. Извини, я немношька забиль, прасити мине…
А он снова лекцию читаль, читаль…. А он снова смияльса…
Тагда он гаварит: Вах!, шайтан, сколька уже тибе гаварить? Ти или не слишиль мине, да? Я, гаварит, сичас тибе канкэрэетна так Эгаварю, поняль ти!? Я, гаварит, канкэрэетна так сичас сказаль, ти поняль миня, да? Вай  ей!  - И рука махнуль и галстук еще тоже так махнуль…
А тот игаварит иму:  А я никакой ни шайтан тибе, зачем так сказаль нихаращё, извени паследний раз, дарагой, да… я низдиржальса нимношька… шьють-шьють сафсэмь – он ему так атветиль (сафсемь шьють-щьють маленька он сказаль) и снова за парта сель и сидит… А студенти сталь смиясца… Зачем он фсе смияльсья я тибе сам не знаю скажу….
Тагда, эта припадаватель такой сирдилься ийщщё больще, а иму гаварит: Эслющай да, ты пачиму такой а?, нипанимаишь руски изикь, да?... и ти давай тагда иди атсюдава вставай ифсё… и ти нисдаш мине….
А он говорит иму: Нет, гаварит, я тибе эздам, дарагой….
А он иму: Никагда ти мине здесь нииздашь, вах!
А он снова иму игаварит апять:  Я тибе ваабще атлична всё издам, О… - Пачти как мамай килинусь, -так он сказаль, о….
А он разазлилься савсем и сказаль: Кьто ето такой ваабщще? Иди здесь и вийди отсюда и никагэда не захади эта мой двери, поняль?!,  сафсем как баран,  я тибе сказаль… Эшь… О!
А он тагда ушёль, а сам все равно сказаль: Я тибе атлична Эздам, он иниабидилься сафсем…, - и еще улыбальса…
А он снова сирдильса сильна, ругаль тоже и почти красным такой сталь, так ругальса на нём….

А патом экзамен, ей. И он пришель и сталь иму эздавать.
А он гаварит: Ти эта знаишь?
Он гаварит: Канешьна знаишь и расказываит чито он знаит….
А он иму снова гаварит: А ти тагда эта изнаишь?
А он снова атвичаит ему: Да, дарагой…, канешьна дарагой, ета знаю тожи…
- А ета?, – ета он иво иснова спрашиваит так,  - Изнаишь?
- Канэщьна, - ета он иму так атвичаит, и сэнова гаварит чито он знаит…
А он тогда савсэм падругому его спрасиль: А может ты эта низнаишь, …а?,  - и спросиль…
А он, гаварит: Нет, дарагой, я изнаю, дарагой и снова ему абъисняль, чего он не зналь и спрашиваль иво….
Патом он дольго еще задачу ему спрашиваль и новый задача ещё даваль…
А он решаль эта задачя и гавариль: Атэлична…
А  он иму задача даль такой какой и сам даже не зналь, щтоб иму «атлична» нибыль…
А он гавариль:  Я, дарагой, тибе и эта задача снова решиль, атЭлична хачу… о…
А он гавариль: Харашо.
А Фофан гавариль: Атлична, дарагой… е!?
А он сказаль: Ти что глухой щтоли, я тибе харашо гаварю, а сам уважаль уже иво…
А он гавариль: Нет, дарагой, атлична хачу, и тоже иго уважаль тоже…
И патом он всталь и рука ему прям так пажаль навсех силь и сказаль: Харашо, атлична, дарагой, ти мине угавариль как брат, тибе гаварю  - Иставлю атлична тибе, ти настаящий джигит, - и рука снова иму так пажаль… и гальстук пажаль насибе…
А тот тоже рука пажаль иму и улыбальса…

Патом туалет зашёль, бутылька чача выпиль, а припадаватиль тожи хатель, а он иму ни даль и сам весь бутилька выпиль и разбиль его в урна и ушёль… а припадаватиль асталса…. Толька я тибе скажу – ета другой уже припадаватиль биль, ни тот каторий «низдашь-низдашь» - харашё, харащё –атличена…, а сафсем другой уже…, он тожи припадаватиль билль… он патом в туалете адын тагда астальса и фсё. А эта хароший каторий физик, - это Денисов фамилия его… О.    Он очинь уважаемий биль прафессар, хароший чилёвек. А Фофан, эта каторий смиялса-смиялса и «атлична» сдаль патом – эта Фофан….

П.С.  Ей, я толька вот адин нимагу панять прастая вещь – как он зналь щто «Атличена» ездаст, е?! Он что калдун наверна, а биль? Такой тожи хароший чилавек, ай щайтан…. Фофан.  Да.

[кольцовъ]

 Несколько раз Денисов пытался подловить его на появляющейся иногда одышке, но всякий раз Фофан подстраивался к  ритму и с завидным усердием выполнял поставляемые как из рога изобилия задачи. Забег длился долго, и участвуй в нем кони, они бы конечно устали…. И возможно даже их пришлось бы застрелить, возможно только это и расстраивало Профессора, точнее даже не самого Профессора, но лишь ту его неудовлетворенную, неотомщенную душевную составляющую…  Все теоретические вопросы были освещены в лучшем виде, все они как назло для Денисова оказались счастливыми для его оппонента. Оба выглядели устало, но были довольны этой усталостью, при этом свою долю довольной усталости Денисов старательно скрывал.
- Хорошо, - вкрадчиво и тихо произнес Денисов, и слегка приоткрыл для всеобщего обнаружения свои, внезапно нахлынувшие, отеческие чувства.
– Отлично, с не менее ярко явившимися сыновними качествами, ответил Фофан, как бы продолжая играть в фильме-вестерне. От откровенно пахнУвшего от Фофана чувства самоуверенности и превосходства, чувства Денисова взыграли с новой, неожиданной и удивительной для него остротой… … причем одновременно все оба чувства: сыновней близости и зашевелившейся под галстуком чувства не утоленной злобы, причем последняя взыграла много эффективней… - Такому, что невесту, можно и жену при случае без всякого доверить, да был бы крепок до конца…, а это еще и еще раз надо проверять, и если не одно, то уж другое чувство явно утолю, - подумал про себя Денисов и передоложил Фофану заранее не решаемую на уровне сегодняшней встречи задачу… Фофан подметил шельму, т.е. нечестное кропление карт, 
- Это с нас еще рано спрашивать, - заявил он через самодовольную, хотя и деловую ухмылку, - В Ваших лекциях Вы НАМ этого не давали…. 
– Хорошо, - двусмысленно ответил на то Денисов, вглядываясь в Фофанско-Михалковские усы… и протянул к столу руку с зажатыми меж пальцев игральными картами, чтобы сделать «отбой» соперника совершенно уже невозможным, - На «отлично» надо знать больше, - с добрым шулерским прищуром вымолвил он  совершенно удовлетворенно и перевернул протянутые карты, обнажив их достоинства,  неимоверно усиленные козырем,  - Посещать факультативы надо, товарищ…. . – Хорошо? - еще раз как бы переспросил Денисов, выказывая Фофану своих, включая и козырного,  королей.
- Отлично, - с еще большей доброты прищуром ответили улыбка и глаза Фофана, и стали перебивать королей тузами…, - А я и занимался,  - и Фофан обнаружил те самые недостающие до уровня «отлично» карты-козыри… Он высыпал пред удивленным Денисовым, тузов, джокеров и было их в его колоде даже больше чем предусмотрено обычными карточными правилами, заметно больше. Фофан решал загаданную Денисовым задачу из предстоящего еще для изучения курса…. Еще не однажды, но с все более угасающей надеждой на «ничью» Денисов спрашивал: «Хорошо ли»?  И каждый раз перед тем как его надежду до конца разрушить, Фофан начинал свой ответ с единственно своего слова: «Отлично»…. Так же как в первой части данного рассказа, Денисов, возможно впервые с своей размеренной и научной жизни сталкивался с неизведанным до селе, и от того тем более приятным, обстоятельством. Как бывает приятно тренеру, когда его ученик превосходит не только его собственные достижения но даже и ожидания, будь они самыми что ни на есть смелыми, - вот так теперь было приятно Денисову… За эту приятность, конечно готов был он простить не то, чтобы заблудившегося когда-то давно и возмутившего его спокойствие дурацкого мальчишку с сачком синего цвета. За такое можно было простить всех без исключения и в отдельности каждого беспризорника, как и всех их вместе взятых,  попадись они в это время и в этом месте под такое редкое, и вместе с тем очень дорогое и щедрое душевное состояние…
Едва не прослезившись от совершенной и абсолютной радости, а может даже и прослезившись, Профессор Денисов…, этот столп гигантской (если мерить в килоВаттах) мощи, этот титан преподавательской несокрушимости…, этот абсолютный абсолют всех весовых категорий встал и с огромадной (тут филологи могли бы подсказать, что не с огромадной а лишь с огромной…, но здесь бы я им с удовольствием возразил бы,  - именно с огромадной…. ибо именно с такой мерой огрмности столкнулись в тот распрекрасный и торжественный момент все присутствующие в аудитории)   …и он с огромадной благодарностью протянул Фофану свою на веки вечные  руку дружбы, другой рукой он, понятное дело прихлопывал на груди неугомонный галстук. Денисов был по человечески и по преподавательски полностью счастлив. Он победил, как только может победить абсолютный человек, спортсмен и преподаватель…  Видел он, что безутешная дочь его, переходит к тому, кто может любить её даже больше нежели он сам, хотя это было практически невозможным. Фофан, крепко сжимал руку Денисова, проникаясь к нему не меньшими по амплитуде и величию чувствами. Присутствующие гости-студены, они же свидетели праздничной церемонии тоже обильно излучали радость. Жизнь справедливо расставляла свои приоритеты и выглядела совершенно удавшейся.
Может быть оказывается борьба без проигравших… И абсолютно всё невозможное хоть иногда возможно… Да вот же оно!, глядите-ка…. 

Так еще раз, не лишний раз, очередной раз Фофаном, человеком и мужчиной.... и мужчиной не только по половому признаку было доказано, , что слово выпущенное  есть СЛОВО, и если выпустил его то и держи его тогда… так примерно, как ты только что об этом здесь прочел.

По окончании эпизода расцвета абсолютной добродетели, тепло, но без панибратства распрощавшись, связанные общим знаменателем «отлично» новые родственники расстались.
Немного позже, в одном из туалетов, расположенных близ кафедры физики, произошел такой нечаянный случай. Вошедший, робко-худенького вида, преподаватель обозначенной кафедры, с тараканьими и рыжими усиками, заметил в стенах заведения немного странного, выше среднего телосложения студента, распивающего крепкий спиртной напиток под названьем «водка». Пока преподаватель растерянно размышлял, что сие могло бы означать, водка сквозь густые усы студента, быстро убывала, пока не закончилась в них совсем….
- Вы это…, что это?!… - попытался разжечь строгий диалог, слегка еще до сих пор робеющий, преподаватель….   – Да так, ничего…. , - Нормально так – ответили свежим водочным ароматом усы, и открыли навстречу интересующемуся два ряда полноценно улыбающихся зубов… - Нормально так то.., ничего, - повторили усы; Затем студент донес пустую бутылку до урны, и зачем-то разбил её, предусмотрительно направив все осколки во внутреннюю часть резервуара…. – Ничего, нормально, - еще раз повторил он, видимо для более детального прояснения происходящего и быстро вышел из туалета… Так и не понял, слегка смутившийся преподаватель кафедры физики, что вообще из произошедшего только что было нормально, а что «ничего»… стоял и рассуждал он в тихой задумчивости ступора сопоставляя увиденное с багажом собственного жизненного опыта,  после чего очевидно вернулся к мирским своим  потребностям и продолжил жизнь свою, вне зависимости от данного недопонимания…
история эта может быть переполнена  рядом неточностей ибо пришла она ко мне не из превых, хотя и из более-менее чистых рук… То есть эти, мои уже руки, по отношению к истории этой – вторые.  Где и что делают первые,  я к сожалению не знаю…, вот если-б они внесли сюда больше ясностей – было б замечательно… отсюда клич: «Внимание! Первые руки, просьба откликнуться.»

А вот последие штрихи конца второй части настоящей истории, приходилось мне выслушать из уст уже первоисточника, и хотя и в этом случае будучи частично как бы даже не согласным по ряду мелко прорисованных эпизодов, таких как например: Обо что можно было бы разбить эту бутылку, если урны обычно же пластмассовые,… зачем вообще было разбивать эту бутылку в туалете?  Зачем же было и распивать то её, несчастную в том же туалете, когда для церемонии этой есть куда более подходящие места? Зачем бы не воспользоваться для сего хотя б стаканом? Да словом, есть вопросов много… считаю, что в целом история вполне себе таки нормальная и в некотором отношении оченно даже и поучительная, в особенности, конечно же в её завершающей стадии – Не надо мол во туалетах, как и в лифтах, мусорить невзирая ни на какие, даже пусть самые незаурядные обстоятельства.

[кольцовъ]

А так она есть, и вот она теперь перед тобой. Читай и её теперь, товарищ.

Часть вторая: Короткая
Несмотря на витиеватую замысловатость автора и краткость этой части, события, точнее же начало их, развивались здесь все же не так стремительно.
Пришедший ближе к вечеру в себя, и ощущая уже в собственном теле, т.е. в синей Гафовской форме (т.е. без сачка и шорт), дух Фофана, припоминая случившееся, являл грусть из каждого фибра своей широкой души. Он грустил. Окружающим его бойцам тоже было неспокойно, можно даже смело сказать тревожно. Редко, если не очень редко, когда так не очень весело и радостно протекало вечернее времяпрепровождение, включающее обязательное возлияние, в бойцовской среде…   Все прекрасно понимали, что идти на попятную смысла не имеет, попятная, после такой роскошной омпозиции, не возымеет шансов. Единственное что оставалось Фофану для сохранения целостности собственной целостности, это изменить направленность своих любовных ориентиров, и ознакомиться как можно глубже с самыми интимно-глубокими сторонами этой точной, хотя и не совсем женственной натурой с женско не женским именем Физика.  Об оставляемых практически на произвол судьбы, на самотек, без присмотра, собственного присутствия и непосредственного участия, безобразиях он сожалел не меньше, а даже скорее больше. Суждено ему было временно, но отстраниться от них, и об этом-то и сожалели встревоженные присутствующие.
Хочешь, не хочешь, а давши повод барышне о скором замужестве, уже будь так добр, если конечно ты из кавалеров, а не просто так…, и женись. А Фофан как раз и не был «просто так», а Фофан был как раз из тех… - из самых тех, которых надо, Тех….  И Фофан начал подготовку к свадьбе, в коей надо отметить без обиняков, скрывались элементы хотя и не такой уж пылкой любви, но скорее трезвого и выверенного расчета, от чего, уверенные в собственных подсчетах статисты, утверждают: жизнь семейная проистекает наиболее прочно.
Невеста была знакома Фофану уже давно, еще до институтских стен, приходилось им встречаться в менее высоких и общедоступных стенах школы,  а затем и техникума, где все встречи эти всегда заканчивались лишь на «отлично» и невесту не разочаровывали… За что и было предыдущее свидетельство это «о браке», а именно об окончании техникума, почтенно-красного цвета… Соображать в науках удавалось Фофану одинаково хорошо как по математике так и по физике и всяческому там теормеху с сопроматом, щелкал он на раз… т.е. в науках точных чувствовал себя он необычайно распрекрасно…, в гуманитарных же науках соображал он также не менее хорошо…
Все это было хорошо, и даже очень хорошо, а только знали все и то, что собственный отец невесты женитьбы этой не желает. Будучи в сформировавшихся отношениях с этим отцом, до конца настоящего, весеннего или осеннего семестра, кроме серьезных заигрываний с невестой Фофан занимался мало чем.  Много ли или мало времени прошло, но назначенная дата все равно настала, гости собрались и ритуал сочетания брака, т.е. экзамен начался….  Фофан вошел в аудиторию как совершенно обычный претендент на «руку и сердце горячо любимой и единственной дочери». Естественно без шорт уже и того синего и неуместного сачка; Он спокойно поздоровался с будущим тестем, т.е. практически, хотя и несмело еще и нехотя, назвал его Папой, и подошел ближе. Денисов, с неприкрыто торжественным выражением возвышенной скорби на лице, идентифицировав долгожданного горе-зятя, ответил притворной взаимностью, поправил галстук и указал кивком головы на билеты. Полная уверенность в безысходности результата прогревала его израненную и оскорбленную в лучших отеческих качествах душу. Профессор был спокоен, хорош собой, невозмутим и холоден как сфинкс. Фофан выбрал билет, практическую задачу к нему и отошел готовиться. Был ли это счастливый билет сказать сложно, скорее конечно да, был. Замечено, что почти каждому отличнику всегда  билеты  почему то попадаются сплошь счастливые, а то и даже очень счастливые, ну просто халява чистейшая, а не билеты. А вот за двоечников такого не сказать: как не стараются они, а все счастливые билеты уже расхватаны отличниками, а даже если и не так, то просто не везет им в этом деле экзаменационно сложном, ну прям с незавидной какой-то,  и не поддающейся справедливой логике частотой. От того и пребывают они в тяжелые такие дни в этакой серьезной и густо напущенной на совершенно жалкий внешний вид, нерешительности. Значительно им конечно же трудней приходится без отличниковской халявы на экзаменах. Видимо по этому вынуждены они так долго и разнообразно отходить от таких тяжелых потрясений в течение всего трудового семестра, а то и даже приходится захватывать и зачетную неделю, а иногда и саму в придачу сессию…. Фофан, никогда двоечником не был, возможно, поэтому нерешительность, тем более на экзаменах, была ему не свойственна.  Все счастливые билеты он прекрасно знал, а очень счастливые знал он еще лучше, поэтому набросав кое какие наметки на бумаге, по достижении своей очередности, он во всей красе своей собрался пред ответом., воссел перед «отцом» на стул, обоснованно предполагая, что тот просто обязан был превратиться в электрический. Денисов, предвкушая радость справедливого возмездия, (как бы проверив надежность крепления всех ремней и проводов, надел специальную шапочку на «смертника», пробежал глазами по немногим заметкам на листке  и снисходительно кивнув головой повелевал: (можно подавать ток) - Мол рассказывай… Фофан, совершенно распрощавшись с не знакомыми ему тенями сомнений, принялся за оживленный рассказ. Любому игроку или воину известно, что играть на поле ли иль биться в ринге, как и воевать намного легче, нежели все это переживать, разглядывая и болея со стороны, с скамейки запасных или того навроде. Фофан, как хищник почуявший дичь, с нескрываемым азартом и жадностью засидевшейся в вольере борзой, с удовольствием погнал добычу. Денисов, с радостью хозяина породистых собак, гордо, но снисходительно взирал на происходящее с высоты своего почетного охотничьего номера. Отстреляв по всем мишеням в ноль, Фофан привычным жестом преломил ружье и с чувством верно безошибочно пройденного спортивного рубежа с облегчением выдохнул в стволы. - Не плохо, очень не плохо…. - Да хорошо же острелялся тип, - отметил про себя Денисов и предложил спортсмену менее заметные мишени. Вслух он как  бы нехотя произнес, что надо бы взять да и отстреляться по новой, что мол, все добытые результаты могли быть следствием судейских ошибок или того лучше, стоявших по обе стороны рубежа соседствующих стрелков (шпаргалок и т.п.).  - Да, действительно так может быть, - ответил на эти сомнения Фофан, и охотно выбрал из лежавшей кучки очередной счастливый билет. Денисов решил, что целиться-готовиться особенной необходимости нет, и что можно открывать стрельбу прям так, т.е. от кассы не отходя. –
 - Действительно так, - задорно ответил и на это, размявшийся невшутку, Фофан и стал стрелять как в лучших американских вестернах, сразу с двух рук, при этом так же как в тех фильмах, попадал. Денисову не могла не льстить такая степень влюбленности в предмет его обожания, ему нравился герой демонстрируемого Фофаном вестерна. Вместе с тем чувство неудовлетворенной и справедливой вендетты, не позволяло в полной мере выказать истинное удовлетворение происходящим. Чувство это требовало сатисфакции и достопочтенный зритель, он же и заказчик, выставлял подрядчику все новые и более высокие требования. Он, уже самостоятельно перебирая билеты, выбирал наиболее подходящие (наивно полагая, что те таки могут быть не такими  уже счастливыми) и вверял их в хорошо подготовленные руки атлета. Атлет, концентрировался, подстраивал под новый ритм дыхание и совершенно четко преодолевал новые рубежи.

[кольцовъ]

- Ой, извините, - ответил насквозь продырявленный во множестве мест Фофан  и в очередной раз не очень понимающе затих. Дыры не зияли в теле Фофана, несмотря на то, что должны были они там зиять по любым из существующих в природе законов. Тем больше удивился Денисов, когда зайчики света вновь запрыгали по всей аудитории. Окружающий Фофана народ, подпрыскивал смехом, хотя все старались делать это незаметно, кто в кулак, а кто под парту, но удавалось это все хуже. Тяжелый фон деловой атмосферы разряжался и исходил на нет, все больше походя на далеко не деловой.
Тогда Денисов очередной раз усердно поправив галстук., как бы невзначай констатировал: А ведь кто-то можете и не сдать физику… и как бы невзначай, как бы с отеческой лаской  вновь пристально осмотрел сияющего Фофана. Фофан улыбался. Он сидел и улыбался во все свои Никито-Михалковские усищи и такие же широко открытые зубы. Черные глаза его блестели масленичным оттенком зрелых, консервированных оливок по 34 копейки за небольшую банку, а весь его, немного охваченный неудобством, внешний вид был большим и до неприличия добрым.  В интерпретации Денисова было это как надменно, так и недопустимо, и он вновь вкрадчиво и по-отечески заботливо повторил как зловещее завещание: Кто- то здесь может не сдать физику, и еще чуть более грозно вновь, но уже более конкретно, прижал и попытался втереть свой галстук  в область сердца, несмотря на наличие между ними форменной рубашки…. И повторил в качестве контрольного выстрела из очень запрещенного и крупнокалиберного орудия: Кто-то здесь ведь может и не сдать МНЕ физику… - сильно акцентируя внимание на слове МНЕ и усиливая эффективность сказанного круговыми движениями несчастного галстука.
Ничего страшного могло бы и не произойти, война, словно  надвигающаяся гроза, еще могла пройти стороной… Могла она не состояться и по не пришествии одной из воюющих сторон на боле битвы… Мог бы еще Фофан просто приземлить свою улыбку, сокрыть её во сложенных на парте горизонте рук и так сиять хоть сколь угодно долго, Но главное молча, но Фофан этого не сделал….  А сделал Фофан то, что ни до него, ни (я так полагаю) после никогда и никто не делал вообще - а Фофан взял да и сказал, не переставая выделять всем своим светящимся видом всеобъемлющее счастье: Я сдам физику, -  и даже засиял при этом еще шире и ярче.
Это было похоже на совершенно необъяснимую картину: на поле военных действий проходили военные действия – летали самолеты, ракеты, пули и различные осколки, рвались снаряды и мины, скрипели и лязгали своими грязными гусеницами огромные, тяжелые военные машины, пуская едкие клубы дыма из квадратных своих задов, и еще более опасные клубы из стволов спереди… Солдаты-противники с обеих сторон метались в разные стороны, стреляли друг в дружку и перегревались от злости и страха, перетирая во рту песок, землю и собственные зубы в более мелкую фракцию… Повсюду корчились раненные, многие из которых давно завидовали убитым…
И вот среди всего этого кромешного ада гулял по этой же «полянке» мальчик в надутых воздухом полосатых шортах с небольшим и синим сачком для ловли бабочек… Он словно бы не замечал происходящего, происходящее его словно бы не касалось, не трогало…  и оно действительно физически не задевало его…. Он шел, крутя по сторонам беззаботной своей и кудрявой головой, пытаясь отыскать из множества лишь наиболее редко встречающуюся бабочку, и что еще более странно – ему удавалось и это… Фофан был значительно старше того загадочного мальчика и вместо красивых шорт сидела на нем синяя наша форменная одежда, в остальном же картина более-менее была практически идентичной. Нежно накрыв очередную и редкую бабочку мальчик-Фофан со свойственной лишь тому мальчику непосредственностью и простотой, бережно вытащив пойманную добычу тихо, но совершенно уверенно произнес, невзирая на громыхающую бурю: Я сдам физику…
Денисов, попросил мальченку встать, но еще лучше вернуться к реалиям военных действий. Фофан поднялся, но расставаться с излюбленным занятием, с детством и бабочками почему то не поспешил…  Продолжая манипуляции с галстуком, Денисов был вынужден применить ядерное оружие, и он применил его, пальнув из всех своих вооружений одновременно… - Вы не сдадите МНЕ физику, мальчик,  - громыхнули орудия, с уже не скрываемыми  в их громе оттенками не легкого раздражения… - Вы не сдадите МНЕ…,  - продолжал Денисов свое религиозное заклинание, которое почему то так и не начинало действовать на труднопроходимого атеиста…
- Я сдам ВАМ физику…, вновь ответил, не обращаемый в религию, Фофан, и выждав в лучшем Станиславском стиле кинематографическую паузу, так же спокойно и тихо добавил:  Я сдам ВАМ физику на пять - спокойно парировав все ядерные заряды сачком, серьезно заявил не приспособленный для ядерного поражения, малец. То было последнее, что промелькнуло в разлетающейся от смертельной раны голове и самом сердце профессора….
……..         …….     - Это не точки… Это такие пулеметные очереди… Это ТО как умирают (погибают) Герои… Встань, товарищ, и прямо сейчас отдай им (героям) последние и героические почести, выдержи в их честь минуту молчания, и только лишь после этого продолжай чтение снова… ибо так будет справедливо.
 На глазах всей, враз осиротевшей и затаившейся аудитории, впервые в истории человечества, героически и публично погибал профессор Денисов. Он не корчился в муках, он не стонал, не стенал и не плакал, он не спрашивал подскочившую из неведомо откуда медсестру: Где я? или: Жив ли я, сестра?  и не просил при этом воды, воды…,  Он не верил что сие происходит с ним… Он, впервые в своей физической жизни, не знал, что происходит…. И он, погибая,  удивлялся этому… Лишь железная дисциплина и сумасшедшая воля Денисова, не позволяли ему принять так вот внезапно  и запросто пришедшую совершенно ниоткуда собственную кончину. Собрав в кулак все лучшие свои качества, он как бы восставая из мертвых огласил последний свой и заключительный вердикт: Вы НИКОГДА мне не сдадите эту чертову физику, товарищ… - и словно птица Феникс снова перевел своё физическое состояние из разряда совершенно мертвых в разряд как будто еще… или уже живых, и еще более тщательно чем совсем  недавно усиленно поправил галстук аж несколько раз подряд…

В это самое время, по законам жанра пол под профессорскими ногами должен был бы провалиться, земля разверзнуться и принять его вместе с его горем, форменной одеждой и, конечно, галстуком в свои суровые тар-тарары….  Но, несмотря ни на что пол, рассчитанный по строгим СНИПАМ, подчиняясь законам физически точных и выверенных опытом наук, как это ни странно, и на этот раз выдержал… И профессора и всю, многочисленную аудиторию, и даже атмосферный столб, давящий на всех с неимоверными и физически осязаемыми усилиями, ну а на Фофана, что совершенно верно и еще даже и больше.
Так почти закончилась эта трагикомическая и физически тяжелая история  Любви… И славный Денисов наверняка бы погиб, загинул в глубине её правдивых вод, сильно заплывши за буйки в концовке первой её части… Но часть вторая и тот, трудно различимый, тусклый свет в конце тоннеля, обозначаемый на военной карте высшей школы, сухим и малопонятным термином «сессия», заставлял его остаться наплаву, т.е. с трудами, но доплыть до брегов грешной этой земли-матушки. И, забегая вперед, скажу: он, судорожно поправляя галстук, до него таки догреб.

В самом конце военно-мирных действий, главные  герои еще раз обменялись своими ключевыми фразами. Один сказал в сердцах, проговаривая по отдельности каждый из звуков:  ВЫ НЕ СДАДИТЕ МНЕ ФИЗИКУ… Н И К О Г Д А…. из последних сил своих сдерживаясь от того, чтобы не размазать невозмутимого студента вместе с собственным галстуком, которому давно уже было по настоящему худо….    Другой повторил, уже вошедшую в анналы легенд ответную реплику: Я   сдам  ВАМ ФИЗИКУ   НА ПЯТЬ… Время вдруг и навсегда приостановило свое бурное течение, такое иногда бывает в жизни.
После наспех организованной траурной панихиды, и последней речи на ней, профессор предложил перейти к непосредственно прощанию…. Он, разузнал героические составляющие светлого имени провожаемого в последний путь, наспех вписал их в свою тетрадь,  дабы позже торжественно перенести на персональную каменную плиту героя,  и навсегда избавил «перешедшего в мир иной» от назойливой обязанности посещения мира этого, т.е. собственных лекций.  – Вам ведь, (учитывая обстоятельства) в принципе, уже навряд ли все это пригодится, сказал Денисов вместо слов «Прощай на век, наш славный товарищ», - Тем более Вы и так всего этого видимо достаточно хорошо и много «в мире этом» пережили, перебрали, перенабрали лишнего…. - и любезно приоткрыл дверь, являющуюся как бы сакральным переходом из лекционной аудитории к жизни новой, вольной, настоящей и совершенно свободной, но уже как правило не студенческой.
Новопреставленный дух Фофана, все также умиротворенно улыбаясь, покинул аудиторию.

Денисов захлопнул дверь, затем, обратившись к аудитории, предложил собравшимся проявить усилие, чтобы надолго оставить память о «безвременно ушедшем»  в своих студенческих сердцах. Память о выдающемся и первом в своем роде человеке, оставившем на твердом, закаленном годами беспрекословной профессиональной деятельностью, преподавательском сердце, ну и конечно галстуке, свои далеко не легкие следы. Собравшиеся и без того усилия выказывали по отношению к случившемуся самые трогательные чувства. Они верили, помнили,  и глубоко скорбели о произошедшем только что. В правдоподобности и реалистичности всех случившихся мероприятий и ритуалов не сомневался никто.
За исключением разве самоего Фофана…., не будь его этого самого исключения, не было бы и второй КОРОТКОЙ, хотя и не менее важной, части данного рассказа.

[кольцовъ]

ФИЗИЧЕСКИкультурная история про Любовь… (не путать с физкультурной)
Не вполне смешная, но премного поучительная история о Любви, о физике и великой силе человеческих отношениях между настоящими мужчинами. Двум мужчинам, как образчикам чистейшей и суровой мужественности, посвящается.

Часть первая:    Физическая.
Вместо пролога:   Кто бы мог подумать, что так достаточно легко, история может стать физикой, а физика историей…
Физически история эта случилась скорей всего на втором курсе, не то весной, а не то даже и осенью, точнее не могу припомнить. Физическая составляющая её названия сложилась из того, что один из самых главных её героев самым героическим образом любил Физику. Любил он её так беззаветно и преданно, как уже мало сейчас кто так умеет; Хотя и в те славнейшие в этом отношении времена соперников в этой области он тоже если и снискал то мало… По крайней мере мы (студэнти) таковых  пред вдохновленным ликом его не наблюдали и близко. Звали героя-любовника Денисов… Хотя и не просто Денисов даже, но ПРОФЕССОР Денисов… Хотя, признаюсь честно, был он возможно и простым доцентом кафедры физики, но поскольку история не о физике единой, но о высоких возможностях Любви, был он в этой области и настоящем контексте самым на то настоящим Профессором, однозначно.  И был этот Денисов и Профессор, как нам тогда казалось, совершенным однолюбом, и  окунался в воды возлюбленной своей всем своим физическим и полновесным телом, вытесняя тем самым брызги любви этой самой из практически любого её резервуара, именующегося правильно разделом физики. Брызги эти попадая на нас, должны были по его мнению заразить нас такой же самой «болезнью», но к счастью ли, а толи даже и не…, но, с натыканными во все места прививками вольной жизни нами, происходило таковое заболевание крайне редко. Мне по крайней мере о таковых больных ничего не известно, за исключением разве этого самого случая, о котором вот уже цельных минут почти все пять тому как принялся рассказывать… Так что хватит уже организовывать никчемную диффузию в перемещаемых собственным телом воздушных массах, сядь уже поудобней, товарищ, расслабься и внимай… (ну, или вынимай…  а то даже и то и другое….  - таки история то – Любовная…, хотя и вполне себе даже на то и сугубо физическая…
Вторым главным героем сей истории был Фофан. Называли его так за то, что был он Владимиром по паспорту, хорош собой, высок, умен, силен,  словом таким какие обычно бабам нравятся… О других основаниях такового его называния мне, пока по крайней мере, ничего не известно тоже. Несмотря на хорошую обучаемость и легкость в этом отношении особенной любви к наукам, по скромности щедрой души своей широкой, никогда он не выказывал, хотя знания на поверку обнаруживал почти всегда только хорошие и отличные. В отличие от Денисова Фофан однолюбом не был. Любил он многое:  женщин, хорошо,  вкусно и обильно выпить, закусить, повеселиться и втянуться в полный рост в разнообразные другие безобразия, чему предавал себя полностью, и без остатка, вовлекая во «все тяжкие», и еще более «тяжкие» нас, бойцов и верных товарищей своих, являя собой для нас пример такой безостановочной любвеобильности…. С его же легкой руки, привилось к нам, товарищам-приверженцам этакого Броуновского движения, всецело разделяющим его передовые взгляды, название Бойцы. Так уж  нечаянно случилось, что привилось….  и пошло…., но это совершенно другая и отдельно простирающаяся история, истории… А здесь – Любовь пока, и еще физика….
В тот торжественный осенний или даже весенний день было в аудитории необычайно солнечно. Никто не догадывался, хотя совершенно очевидно, что вместо двух светил (самоего Солнца и светила в доблестном и гладко выбритом лице профессора Денисова) зияло еще одно, неожиданно взошедшее… Сказать точнее – не взошедшее даже, но не закатившееся еще со вчерашнего дня… еще точней с вчерашнего вечера и ночи… а ежели еще точнее –  не с вечера и не ночи, а с безобразия сплошного не закатившееся… И яркостью воспоминания этого, делилось и светило СВЕТИЛО это новоявленное ближайшему своему по скамье студенческой окружению; И излучало при этом, кроме обилья света и любви обилия, запах такой концентрации «бодрости», что общее количество выделяемой энергии если и не превышало излучаемую Денисовым и собственно солнцем, то по крайней мере приближалось к таковым показателям.
Денисов привычно вел лекцию, рассказывал, писал и чертил на большой доске и чаще чем то требуется поправлял свой форменный галстук. Обладал он таковой не очень-то полезной из вредных привычек, в остальном же был безукоризненно педантичен, точен и прям, подобно вектору в физическом его понимании.
Замечу, был Денисов вполне тоже таким брутальным (как это принято называть сейчас) человеком. Черты лица его были правильными и наверное даже красивыми, мужественными и строгими. Очень походил он внешне на Михаила Ножкина, советского актера времен расцвета заката социалистического…. Необычайная строгость выказывалась и в характере его и поступках. За то если кто и мог не возлюбить его как своего ближнего, тот уже обязательно или уважал его как такового необычайно иль столько же его боялся… Чувства эти если только не вспыхивали после рассказов страшекурсников-студентов, то возникали сразу же в процессе или после экзамена, хотя и на лекциях своих, спуску никому Денисов не давал.  А толи и не умел он даже делать этого – давать  этого спуску, тем более в присутствии возлюбленной своей (физики), вне многоликого образа которой мне лично никогда он даже и не представлялся ни коим образом.
Увлекательный и увлекающийся «рассветом» собственного рассказа, Фофан светился все ярче. Наконец и Денисов стал замечать своим, натренированным науками чутьем, его яркое, вполне физическое воздействие… Как ты уже правильно мог догадаться, читающий сие, товарищ, Денисов человеком был своей заветной преданным и изменять ей абы с кем не собирался.  И потому он восходящую и новую звезду в своей аудитории безоговорочно отверг. Точней сперва то, он звезду эту и не разглядел даже, не верилось ему, прагматику, что есть или хотя бы может таковая сосуществовать, т.е. существовать совместно с его звездою-ФИЗИКОЙ. Для развенчанья всех сомнений бросил тогда Денисов в искрящееся новообразование свой обычный, т.е. очень деловой и строгий взгляд. Новоявленное светило быстро все сообразив, померкло, поутихло, подернулось дымкой и село к горизонту. Только надолго ли… Каждый, даже не опытный физик должен знать, что нельзя утаить шила в мешке, выпавшие волосы вставить назад…., и много чего еще должен знать этот самый, даже не опытный физик, и даже то что солнце может спрятаться такого вряд ли смутит и напугает;  Будучи даже не очень опытным, знает он, ну должен он знать, что происходит это не на долго.  Эта история исключением не будет, потому даже неопытные физики могут в этом отношении теперь преспокойно вздохнуть, опять переставая беспокоиться. Так точно и случилось. Подогреваемый парами безобразий изнутри и увлекаемый вниманием окружающих снаружи Фофан, пробивая тучи железной Денисовской дисциплины, воссиял новыми цветами. И снова Денисов не смог поверить в серьезность происходящего, ну не было еще в его физически беспрекословной репутации такого вопиющего случая. Вновь он бросил в «восход» второй уже свой,  недоуменный, недвусмысленный, хотя и вполне уничтожающий взгляд с прибавленными разве к нему испепеляющими составляющими. И сие вновь возымело действие – ничего не скажешь лучше: закон сохранения энергии, т.е. чистейшая физика. Но через совершенно небольшой, в космическо-студенческом понимании промежуток времени картина маслом сформировалась и самонарисовалась вновь. «Если и бывают чудеса в природе (хотя это вряд ли, был уверен ранее Денисов) то пожалуй вот они… Здравствуйте, Чудеса» - наверное подумал про себя Денисов,  но развернувшись к аудитории, навел фокус убийственного своего оптическо-уничтожающего аппарата на «чудотворца», долго и пристально как бактерию под микроскопом рассмотрел совершенно неизвестный ему вид испытуемого,  и изрешетив последнего выстрелами из обоих своих стволов-глаз, грозно добавил речевую компоненту… что-то типа: - А…, не соизволили бы вы мне, товарищ, больше не мешать? Что в буквальном переводе, должно было означать и означало следующее: Вы уже очень устали меня, …. здесь следовало какое-то или любое грязно- или нецензурное выражение, и я еле сдерживаюсь, чтобы не разорвать Тебя (и снова непечатное выражение или даже их несколько) на части… те самые, очень мелкие части, называющиеся в физике частицами… элементарными такими частицами…. Фофан перевода не разобрал или не акцентировал на нем своего, затуманенного охотничьими рассказами азартом, внимания, а зря.

[кольцовъ]

дак вот сваял тут кой чего в свете последних и мрачных..., и вот решаюсь поделиться....

Вся правда о Путине (из первых уст). Честный, полноценный, полноцветный и объективный обзор от первого правдивого, независимого, объективного и неподкупного агентства по предоставлению правдивой, объективной, независимой и неподкупной информации на любые темы.  Противоположность недостоверной (не полной, не компетентной информации), фабрикуемой не очень профессиональными типами с целью приукрашивания красками в цвета этой краски и для сокрытия истинной истины, доступной не только лишь всем....  

(Принимаются заявки на предоставление любой, а не только лишь всей правдивой,  объективной и неподкупной информации на любые темы. Обращайтесь, расценки пока не высокие.)

Чтобы путин не разгадал нашего замысла, мы специально в вечернее время позвонили ему на домашний телефон Путина и представились его (давешними школьными, детскими, уличными) друзьями: Юрцом, Дюхой и Лохматым…. Он заподозрил неладное и стал переспрашивать, уточнять… Тогда мы перехитрили его, сказав что это просто так пошутили, а на самом-же  деле мы – это Колян, Степан и Лысый…. Он вновь отнесся с недоверием (сказал что никогда не знал никакого Лысого), но мы снова его перехитрили и сказали, что на этот раз просто по шуточному представимся Равштаном, Рихтшатом и Фараходом (по шуточному, намекая, что мы - это на самом деле не эти граждане, а лишь его старые друзья, желающие пока что остаться инкогнито). На это он сразу отозвался с чувством юмора, хотя и не без злобы…, и ехидно улыбнувшись сказал:   - Ладно
тогда, черт с вами, только давайте побыстрей, не то (по дружески вам скажу) еще
очень многое надо успеть,  - работаю над планом  всемирного захвата и порабощения
Европы, Тбилиси и Америки с Австралией…   Да тут еще вертеп-междусобойчик дружеский затевается – проститутки, коррумпированные чиновники, олигархи, наркотики... Все уже собрались, раскумарились (и перечислил даже знакомые фамилии некоторых)….
Мы сразу поняли, что это не шутки и стали бегло спрашивать.
Мы:      В. В., неужели ты (мы ведь по дружески, поэтому и на ТЫ с ним, для пущей маскировки и правдоподобности и  отвода глаз) на самом деле такой же гад, каким мы знали тебя с детства?
В. В. – Конечно же…, нет….,  и тут он даже ехидно (почти по садистски) рассмеялся,
- Сейчас я просто чистейший НЕГОДЯЙ, злой, жадный, кровавый и коварный (как об этом объективно и неподкупно пишет одно честное и героическое агентство)…  - Хотя, на самом деле - еще даже и  на много хуже, продолжил он…
Мы (еле сдерживая справедливые ненависть и отвращение, посмеявшись как бы по лоховски злобно, но снова только для отвода глаз, но уже по своему, т.е. по доброму так, по справедливому, по праведному, по героически) продолжили:  
- А какого хрена ты так по гадско-фашистски тогда вторгся в НАШ Крым? - спросили мы по гордому твердо.
В.В. (не заметив подвоха) – Дык, это же первая часть моего гнусно-коварного плана по
уничтожению, разграблению и  началу голодомора, ненавистного всем моим человеконенавистническим  фибрам моей мелкой  души, лучшей части героического населения Украины. И кабы не истинные ЕЁ патриоты (здесь он умышленно назвал еЁ, как Украину с маленькой буквы) в лице её милейшего и честнейшего руководства и Шустера Савика, а так-же своего уже трусливого страха перед НАТО и западом, то уже к осени думал решительно уничтожить и залить кровью всю территорию до Польши,  Венгрии, Египта и  Албании….  и какие там еще есть по дороге стрАны? (это он уже у нас как бы спросил)…..,   - А далее конечно как получится, сказал он…  - и снова так-же  зловеще, по враждебному захихикал и забегал своими ехидными глазками…
Мы:  А может быть хоть кого-то бы ты пожалел, несчастный злодей и гад и чмо!?, Ведь пусть бывшие но ведь соседи-же…, Пусть не такие злобные, ленивые  и тупые как русские лохи, но ведь все таки люди же… женщины, дети, старики, инвалиды, ветераны, беспомощные,  бескровные, бессовестные (ой, извините за техническую ошибку, сказали - беззаботные.... тьфу ты черт.... т.е. - безработные) и даже некоторые находящиеся в розыске (тьфу ты черт) -  при смерти…
В. В.  (снова злобно и противно разулыбавшись своим ботоксно-злым и потно-липким  и противным лицом): - Аха-ха, да мне наплевать на всё и вся!,  ведь я злобно, кроваво-жестокое чмо!, я фашист Адольф Гитлер!, я тварь и мразь! Я…. Я.....  и я уничтожу всё и всяк, невзирая и несмотря ни на что!!!!…. (и тут он зашёлся, забился в злобной своей истерике, потянулся к чемоданчику с ядерной кнопкой и стал переходя на немецкий язык и визг выкрикивать совсем уже нехорошее, которое мы, несмотря даже на наш героизм и слушать-то не выдержали).
И мы, не желая далее продолжать этого величайшего в своей гадости интервью, гордо повесили трубку, решительно дав понять негодяю, что этот его номер с нами так просто не пройдет и мы все равно героически уничтожим ватников, наркоманов, алкоголиков, бандитов, террористов, лохов и предателей рода человеческого, т.е. то, что среди нас Патриотов, по доброму называется «рашкой, рашистами, сепарами, несагласными, каларадами», несмотря даже на то, что часть этих злобных и долбаных уродов проживают на нашей гуманной, демократичной, справедливой и Великой и могучей Родине. Слава нам, Героям!!!  Героям – нам, слава!!!  Вот какой на самом деле он, гад и нечисть и фашист, и какие на самом деле мы, Герои, слава нам и позор ему еще и еще раз!!!

(распространите это много раз везде, пусть не только лишь все, но и все те четверо из двух, узнают правду и как оно всё на самом деле)

Первое правдивое, независимое, объективное и неподкупное агентство по предоставлению правдивой, объективной, независимой и неподкупной информации на любые темы.
Принимаются заявки на предоставление любой правдивой, независимой и объективной и неподкупной информации на любые темы. Обращайтесь, расценки пока не высокие.

[кольцовъ]

Наконец последнее, для тех кто сильно озабочен моим многословием и способностью усложнять: Да, признаюсь есть и был таковой грешок, знать не без меня в семье моей… Однако и такую, не особенно-то сложную песню в ракурсе этого случая можно и упростить. Ведь, как аргументировано, заявляет человек, в слова мол мы все равно не вслушиваемся, и в этом он безусловно абсолютно прав. Вот для такого как раз человека, дабы его мозговые извилины немногочисленные свободные, чем нипопадя не занимать, предлагаю я следующий вариант, даже упрощенный несколько.
Нас в машине было двое
ля ля ля ля ля ля ля
На на на на на на на на на
на на на на на
Кстати слова можно запросто менять если кто забывает, первую строчку тоже необязательно допевать до конца, т.е.  можно и там упростить спев: Нас в машине на на на на… или даже: Нас ля ля на на ля ля ля…
Для богатых импровизаций, кстати, тоже места предостаточно: можно спеть: «На  на-на», а можно и:  «На-на  на».
Припевчик так ничего себе такой, поэтому можно и оставить без изменений, он и запоминается уже обычно с раза четвертого
А когда на море качка
И бушует ураган
Приходи ко мне, морячка
Я тебе гитару дам
 хотя можно и его подредактировать….
А когда на море ля ля
И бушует ля на на
Ты приходи ко мне на ля ля
Я тебе тра ля ля ля
или даже на свой собственный лад забацать:     
А когда на на на на на
И на на на на на на
Ты ко мне ля ля ля ля ля ля
а я тра на-на на-на дам
Здесь (в втором куплете) можно сильно не упрощать, поскольку начало везде повторяется и это можно использовать  и запомнить более-менее легко

Я люблю на на на на на
Я люблю твои ля ля
Я люблю твою на-на-ну
И  я люблю на-на

А когда на море качка
И бушует ураган
Приходи ко мне, морячка
Я тебе гитару дам

 Или все-же в свои, привязанные к лучшим чувствам, мысли облечь…
на на на на на на на на
на на на на на на на
ля ля ля ля ля ля ля ля
Я тебе траля ля ля
Тут главное уже не перепутать не слоги а их количество только, чтобы размер музыкальности не пострадал….

Без гитары на на на на                или без на на на на на на на, или просто На на на на на на на на
Не на на на на на на
И на на на на  на на на
Как на-на моя
Ну, и так далее, эксперементируйте, упражняйтесь, наслаждайтесь, балуйтесь с искусством и конечно же балуйте им морячек, потенциальных морячек…. Ну, и гитару конечно-же тоже не забывайте…

Идеальная практически получается песенка, и фантазёрам есть куда буйство своё фантазийное направить,
А такие въедливые, навроде меня, вряд-ли уже найдут куда здесь можно въесться…. Ну, а если ты морячка, как из этой пестни барышня, то конечно никогда не отпускайся от гитары своего Толяна, не то – крупно рискуешь с балалайкою остаться…, т.е. без должного и заслуженного к себе внимания….

[кольцовъ]

Или такое: Ой, то не вечер, то не вечер… Толян по музыкальному так хорошо и основательно уставший, на машинах накатавшийся,  гитара в рабочем состоянии… телефонный звонок.
- Слушаю Вас, это Толик….
- Толик?, а это я…
- Это кто это еще, я?
- Ну, это я… ну ты помнишь, ты еще обещал… в машине тогда… вдвоем мы еще были…
- Так-так, и что-же я тогда Вам обещал, вдвоем в этой машине, в какой кстати машине?
- Ну я там руль рулила это, за рулем вобщем… а ты, ну морячкой еще меня называл и… про волны там рассказывал…, качку там на море…, ураган еще…. Ну же, проказник, ну, морячка же я…. Глаза еще говорил, что у меня сияют…
- Так, так, так… еще чего говорил? Жениться не обещал случаем?
- Не-е. Ну, что всю меня любишь, говорил: и походку и глаза и улыбку тоже…
- А-а-а-а, ну как-же не узнал, конечно-же узнал…. – Морячка, всё помню… сияния… машина… так-так и чего говоришь еще?
- Ну как чё, ещё? Приходить звал… ну вот… и я тут сижу, думаю…. Такая вся…
- Так а чё думать-то, приходи давай…
- А насчет гитары как?
- Какой гитары?
- Как это какой? – Сам же обещал дать….(начинает капризничать, хныкать), ну вот…
- Погоди, погоди…  Хотя нет, конечно же приходи…. Будет тебе гитара, сейчас-же прямо побегу уже настраивать….
- (успокаиваясь) А как насчет третьего или четвертого раза?
- Какого, какого?
- Ну, ты же сам обещал, после третьего-четвертого раза любовь отдать… Снова забыл…. Три раза гитару дать, а потом….
- А…. любовь? Нет конечно не забыл… Давай конечно заскакивай как нибудь… и любовь тебе будет и гитара, конечно тоже… Как без гитары?…. Да ты не расстраивайся, не заморачивайся сильно…

[кольцовъ]

ИЛИ такое даже: дверь открывается, а там…. - Сюрприз… Типа Вия из кинофильма «Вий», - нечто большое, неуклюжее, железное… И только сверху, там где голова должна бы находиться у «вия» этого есть три кругленьких таких окошечка… Правда и в них ни черта не видно, поскольку отпотевши они изнутри… И это железное нечто (а это костюмец такой водолазный, т.е. супер какой морской…) еле шевелится уже от напряжения, ну тяжело в таком по ступенькам-то подниматься все-таки… Не говоря уже про общественный там транспорт, метро…, и в час-пик в особенности… Толян (пусть таки этот музыкант Толяном будет, как-то все же более мужественно, чем Осин Евгений, что в клипе этом бодрячком таким снимается)… Так вот - Толян естественно в ступоре… В затяжном таком и плотном ступоре… Непонимающе пучит глазки свои на случившееся… Костюм водолазный тоже как-бы уже из последних сил почти глубинно так песнь свою снова заводит: Ну так как насчет гитары-то? Толян, мало того что в ступоре еще затяжном и не ясно еще понимает, так ведь еще и слышимость плохая, там же железо-то толстое, плохо звуки пропускает… вот он и далее продолжает ступориться….
Скафандр, начиная удивлять настойчивостью (назойливостью):  Нам гитару бы….
Запоздалые мысли Толяна начинают наперебой соединяться в его, еще заступоренной напрочь, голове: Толи милицию позвать? А мошть это к соседям кто, и двери перепутал?  И чё это вообще такое!?  - А мошть это сантехникам новую форму выдали? Одна дак и вовсе нецензурная полностью: Ё…пть, дак это б… чё за х…вина-то такая? – невшта я так на…уячился вчерась!?  - Точно завязывать надо…. - Это Вий! – осиняет его осиняющая мысль…., - Блин, всегда его боялся… Тут сквозь сумбура мысленного шквал, вновь слабо доносится от скафандра: Да это же я, морячка…..
- Фу ты…. С облегченьем воздыхает растревоженный Толян  и разом переводит мысли к  многообещаюемой гитаре… - А-а-а, так это Ты!!?…, (с долгожданным облегчением) – Тогда в душ, наверное сперва чтоли сходи…, только сперва пожалуй разденься, ато проломишь мне к хренам собачьим всю ванную там… и кафель исцарапаешь… - Да!, (выкрикивая опомнившись) – на унитаз тоже садиться не вздумай, - ни за что не выдержит…

[кольцовъ]

Часть 2.  Торжественная.
Эко и глубокая же (глубокомысленная какая!) оказалась песенка! Не отпускает просто, до того зацепила…. И если ты здесь еще и фантазий буйство тебе не изменяет,  то давай, пожалуй  на пару с тобой посмакуем её еще маленечко…
Итак картина маслом:  Утро туманное, утро седое… Звонок в дверь. Открывает некий чел. в трусах например, в горошек красный и крупный непременно т.е. одетый так не сильно стильно и торжественно, зато почти по домашнему так, по уютному. Ножки тоненькие и волосатые… За порогом с сияющими глазами (особенно правым, который не так косит и видит на плюс три лучше) морячка… Он, растерянно: Это… ты… ну, мы же…   это же как-же это…?  
 Она, меняя легкую игривость на более серьезную игру: Что как-же, мы-же? – Шторм, и качка на море… И вот я… Это… Гитару кто обещал?
Он: Ну дак мы же… (что-то мямлит о том, что и предупреждать же надо-же)…
Тут из комнаты доносится женский голос (возможно несколько голосов): Ну кто там еще приперся, задолбали уже эти морячки…  Голос приближается, в дверях появляется, слегка по-домашнему тоже растрепанная, женщина (жежнщины)…. Происходит взаимное засверливание слабых мест противника при помощи традиционного женского всегда подручного инструмента-орудия - взгляда.
- А, опять морячка? – не спрашивает, а скорей как бы утверждается в увиденном вышедшая из комнаты и видимо уже подержавшая гитару, т.е. несколько уже подостывшая к гитарной жажде, гражданка… - Шторм, говоришь?, Пожалуй да…. И качка….?, Йэх, Толик (кладя ладонь на плечо гитариста…, с восхищением, перебирая его длинные, хотя и жиденькие волосешки на тонкой шее) какая качка!...  И вдруг как бы вспомнив важное добавляет: А ураган где? Где он бушующий, скажи-ка ты мне на милость, морячка? (хотя взгляд обращен по прежнему к Толику).... Толик в растерянности, понятно - обеспокоен за гитару видимо, - кому её теперь давать?….  - Эх, да ладно уже, продолжает вышедшая, заходи уже морячка… как-то придумаем че нибудь, изладим… и с штормом… - Раздевайсе давай, сымай там свои ласты, бескозырку белую (в полоску воротник), маску свою морскую (или это ты сейчас вот это – без маски уже?)… и чё там у тебя ещё-то? Жиллет спасательный?…  Иди-ка Толян, настраивай ей давай гитару свою, ато гляди морячка-то тоже поди голодная и до обеда (до яиц твоих… (жаренных конечно)) так и не дотянет глядишь… Не дотянешь ведь? (или не дотянешься?)- обращается уже к морячке… Та все более осваиваясь, озираясь заходит…. Ладно с гитарой, думает, а как что если любовь он уже отдал всю свою этим…, неизвестно кому, - собравшимся? Беспокойство вновь охватывает её, некогда сияющие голубизной, глаза…

[кольцовъ]

Так она значит заходит к нему, заходит периодически во время штормов и качек… Зайдет так, подержит гитару и айда себе обратно глазами сиять,  да службу свою морскую носить и нелегкую….  Все-таки,  думает наверное, что может-таки когда-нибудь и еще чего предложат ей… Хоть бы и за глаза красивые… Я вот предположил в начале повествования, что и угостить девушку можно было-б… и почему и не яйцами к примеру?… Любой диетолог, гастроэнтеролог, просто медработник среднего звена скажет вам, что вполне многообещающее и достойное угощенье… Это раньше бытовало мнение, что холестерин мол там и все такое… Так то давно уж было.  Счас-то таковое мненье давно уже не бытует, сейчас значит уже можно… - смело тоесть предлагать яичницу девушкам… (приходи ко мне мол на яйца…)  И она так, как дальновидная и вполне воспитанная девушка, ходит, ходит… Понятное дело - не для того только чтоб гитару его брать… Да мало-ли кому вообще он гитару эту давал помимо неё!?… - может он её вообще всем кому не лень, каждой встречной вон выдает при шторме… ато даже и в штиль возможно не брезгует, не чурается… А девушки-то все-же есть доверчивые – идут, берут, держат… Хотя, а че им делать-то остается собственно? На  то они и девушки, зря что ли глазами-то сиять?… За зря, как известно, никто никакими глазами сиять не станет, не то что морячка наша, в суровое ремесло морское да в руление машины серьезно в этой песне вовлеченная….
Ну, да ладно…. И вот наконец приходит наша расчетливая или дождавшаяся звездного своего часа морячка и дает ей конечно Осин сперва лишь гитару многократно, ну а уже потом и собственно любовь… бескрайнюю совершенно, как море…  А чё? -, по нормальному так, - по хорошему… и почему бы и нет? На мол держи, жалко что ли… А ну-ка отдай-ка гитарку теперь мне обратно…. Возьми ка вот взамест ея любовь мою, да вот-же она, держи, да не урони гляди…. И видимо её вытаскивать начинает, извлекать из себя, демонстрировать вобщем….  Она хлопает глазками своими, некогда сияющими…. – Да что же это такое делается-то?,  думает…, вот и случилось и со мной это…. – Это случилось со мной!!! , мама моя дорогая!!!  Ато уже думаю, так и спишусь с морской работы, а любовь так и не отдаст никто…. Гитару-то всякий поди предложить может…. Погитарят, погитарят, а как до любви дачи – так ведь и нетути…. И иди дальше глазами сияй, хлопай…. И вот даёт ей Женя любовь… Точней не даёт еще, конечно, но обещает дать, что тоже, согласись в данном контексте, очень даже неплохо… - «Я тебе любовь отдам»… - Опять-же характеризует любведавца этого как человека со всех сторон положительного, поскольку безвозмездно он это сделать обещается…  или от того, что с избытком у него добра этого… и вовсе не оскуднеет от дачи такой рука его, её дающая…. Хотя нет, не дающая даже, а отдающая… Отдаст ведь он её, любовь-то свою… Просто таки напросто возьмет и отдаст… Всю и навсегда…
Ну, а мне-то как раз как любителю антипошлости, или пошлости нелюбителю кажется вообще это выражение: я тебе любовь дам, отдам, пойдем любовью подзаймемся, полюби-ка ты меня по французски, ты люби меня везде – все слова эти больше к физиологии относятся, половых если угодно органов или инстинктов животных, коими чувство которое ЛЮБОВЬЮ называется только опошливается… Любовь ведь нормальная, она уже всё вмещает в себя…. Всё-всё, инстинкты те-же и нечто неизмеримо бОльшее, что для понимания человека опошленного недоступным представляется…. Делается невозможным…
Конец первой части.

Ну, а так-то пошутил я конечно здесь просто… никакой пошлости совсем даже не хотелось… И Осин, конечно, молодец, и морячка его тоже, и песенка вполне задорная такая, содержательная, здоровая для подавляющего большинства культурного населения… словом как бескрайность его морской любви к улыбке, глазам и походке, или как полнота любви человека всё это написавшего… которых пожалуй разве что пожалеть….
Хотя так, конечно, если слов не слушать…. А еще лучше приемник с песнями такими не включать вовсе, то вполне даже себе ничего… можно и чего другое было бы, более существенное здесь удумать…

[кольцовъ]

Или вот еще: Сияло небо голубое и глаза твои…. – понимать видимо следует, что они тоже сияли… и тоже голубые…. И сияньем своим едва не затмевали видимо солнечное сиянье, а может и затмевали даже – об этом в песне почему-то не уточняется… и вот она вся как есть глазами сияемая, в машине сидит так себе за рулем, и конкурирует глазами с голубизной сиянья небесного… В его глазах, разумеется…
А он так восседая вальяжно на сиденье пассажирском (иль на диване заднем развалившийся) глядя на красоту эту вокруг происходящую, и намекает ей тогда недвусмысленно: У меня и гитарка, как-бы между прочим имеется….  Имея ввиду, что она не просто водитель машины, а таки морячка и женщина… (а какая-ж морячка не любит быстрой езды?, гитары тоесть….). Хотя и обстоятельства-то происходящие возможно даже где-нибудь выше средней полосы происходят, в городе скажем Анадыре… или Нефтеюганске солнечном… Едут двое на вахтовке, она за рулем, он просто глазами её сияющими любуясь и с небом сравнивая… Возможно даже по руке её рулящей гладит так нежно, трепетно… - Согласись, всё-же не так романтично: вахтовка грязная, езда такая тоже дискомфортная, солярой терпко отдающая… Тоже ведь пошлость в определенной степени… Потому давай лучше смело предполагать далее, что названные обстоятельства происходят все-же в краях где-то более теплых, в светлое время суток, и что немало важно - летом…
Осин предлагает барышне сияньеглазой зайти к нему когда шторм нагрянет и качка образуется… и что если она призыв этот искренний его и душевный принять соизволит персоной своей собственной, то он гитару ей…  так и быть - даст…  А тут уж какая морячка устоит?… Да никакая не устоит вообще, и уж тем более – морячка истая… Да и не век же голубизной глаз-то сиять? Да еще и  без гитары притом…. – так и проездишь всю жизнь на машине, просияешься….
Второй куплет песни – чистейший позитив, он наиболее сильный в песне,  т.е. тоже про любовь…, а именно - про чувства высокие. Поет Женя, что все его  устраивает в спутнице, ну тоесть вообще все, что нужно гитаристу среднему в принципе от женщины: Первое - улыбка, Второе - глаза и наконец последнее и Третье - походка… И вот он, перечислив всё…, всё-всё, что он любит в своей морячке,  не теряя драгоценности времени, чистосердечно берет да и признается ей в любви к этому всему. Однако, сразу же после этого вновь дважды приглашая её в случае шторма, урагана (возможно другого форсмажера) не замедляясь прибыть к нему чтобы брать и брать гитару, которую он ей, конечно-же будет давать… Понятное дело, она наверняка еще больше после таких всеобъемлющих признаний и повторяющихся приглашений, воссияет глазищами….
А уж третий куплет, самый пожалуй захватывающий, поскольку и интрига в нем и загадка и конечно казус…
Без гитары и без моря
Не прожить тебе и дня
И бескрайнее ты море
Как любовь моя
В первых двух строчках собственно казус и притаился – из сказанного ясно явствует, что ежедневно необходимо девушкам-морячкам как минимум брать гитару и на море, по меньшей мере, смотреть… (т.е. убеждаться в его наличии). Ибо не случится хотя бы одной из этих составляющих – день может закончиться уже без неё, т.е. – не дадут гитару в течение дня – умрет человек, вот ведь как!…  Интересно так-же что любовь Евгения настолько же бескрайняя, или всеобъемлющая как и сказано было в предыдущем куплете: глаза, улыбка и походка…., т.е. всё включено…, т.е.  дальше уже видимо край, т.е. всё разом охватил…. Трех слов оказалось достаточно!!! Такая, видимо любовь…, ну совершенно бескрайняя, т.е. полная!…. И барышню-морячку он тоже морем называет…, ну тут полагаю, по понятным соображениям – так первая и третья строчка поэтически более точно рифмуются: «без моря» и «ты море»…, а что? - вполне поэтично, так со вкусом… и в самом деле и по смыслу и по стилю лучше и не скажешь, т.е. таки в самую точку, точечку маленькую снова точнехонько так пробивает…., ай да молодца!
И лишь после этого последнего куплета (последнего четырехкратного правда намека, призыва) обещает певец морячке дать любовь… Т.е. сперва как и прежде, несколько раз подряд просит он её зайти к нему во время ураганного буйства и столько-же раз взять у него гитару…. И только лишь на последний заход, пророчит он ей любовь преподнести…. Любовь какую-то там, возможно и свою, хотя возможно и конкретно чью-то чужую или даже вовсе неизвестную, неизведанную…..

[кольцовъ]

А гитарист этот, штормом и качкой раззадориваемый, приглашает к себе девушку… поужинать глазуньей, собственноручно приготовленной… какая-ж тут пошлость?… - Тут сама галантность… Если же это обстоятельство опустить, то получается – приглашает джентльмен к себе девушку и обещает ей… гитару дать….?! Морячке дать гитару…. – интересный да ход?… такой свеженький, неформальный, творческий на все сто… Морячке весло бы он дал – то было бы другое дело… Или хотябы свисток боцманский, рынду, конец (швартовочный), кнехт какой нибудь для общего разнообразия, ведро на худой-то конец… А он ей: Гитару дам…!??? Если и не пошло, то согласись, хотя бы странно как-то… слабенько…
Нет, ну если бы она была, к примеру, гитаристкой или хоть просто музыкантшей то еще, куда ни шло, но она таки простая морячка… – тогда на кой, скажи ты мне, ей его гитара? Вот ведь закручено как!….  Шторм, качка… Она, откликнувшись на многократный зов, типа приходит… Мечты там всякие, романтика, фантазии красочные или даже расчет и тонкий и холодный – тогда еще понятное дело…  – Идет девушка, щечки начинают гореть, платочки в руках теребит…., так ведь а она на то  и морячка (т.е. девушка)…. И вот она заходит к этому ГИТАРИСТУ, и он так с порога ей… многообещающе: – Это…, на-ка мол гитарку тебе…, и подержи-ка штоли её, да…. 
- Вот так гитарист, вот так джентльмен?! – думает обескураженная враз барышня…. И что мне с этим всем теперь делать? – продолжает она бег своих противоречивых мыслей… А он так смотрит ей в глаза её сияющие с внутренним музыкальным своим достоинством, как бы с чувством некоего превосходства и выполненного, а то даже одновременно и перевыполненного долга: - А чё мол, на-ка вот… подержи пока… ато шторм, понимаешь, качка… гитара и упадет еще не дай-то Бог… А тебе мол, все равно делать-то нехер, шатаешься, шарахаешься тут и там,  ходишь взад-вперед…. (качка же…, шторм)… а так хоть польза какая-никакая будет – гитару подержишь… ну и исполненный собственного достоинства в люльку свою опять бах… и спать…. Или в иллюминатор смотреть, шторм же – красиво должно быть… Или как истый джентльмен наверное скажет даже: Дак а чё ты, мать, заходи, солнце, присаживайся… посиди хоть, отдохни мал-мал, гитару заодно подержишь раз несколько, ато небось ходишь, ходишь…, шарахаешься тут за зря без толку…. Хотя это чистые мои домыслы, ведь ничего подобного в песне нет…  – вот это уже не твоя и, заметь, не моя пошлость – это уже просто песня такая пошлая, а Осин её лишь поёт… т.е. – это он пошляк получается.… Ну, согласись же пошло же так, даже если ты и музыкант беззаветный – так вот позвать к себе девушку, лишь для того, чтобы гитару дать ей? Не, ну возможно у совсем уже у замороченных музыкантов это и практикуется, хотя мне все равно представляется это чем-то циничным, пошлым… Толи дело на легкий ужин девушку позвать, глазунью смастерить собственноручно, чаю рюмочку, другую, третью… Ато и четвертую если хорошо гитару брать будет неоднократно выдаваемую,… держать её и всё там такое…  И чтобы она видимо не забыла, он это всякий раз ей дважды повторяет… Толи, чтобы она в спокойную погоду его не беспокоила,  толи наоборот – чтобы не забывала, что как только чуть что… - шторм – сразу планировала: Так… этот гитару обещал дать, пойду-ка пожалуй, возьму…, а чего еще делать-то? – качка же…, ураган…, бушует…. А чего? И схожу….
Присмотрись, какая все-таки занятная картинка складывается…