Выпуск 1989 года

[кольцовъ]

Ладно думаю – (есть еще шансы) побегаю - под сэмом должен бортач лазить, через него свяжусь с КВСом, вобщем придумается что-то… выгребаю сквозь тех же  пассажиров по тому же трапу… осматриваюсь… Идет, гляжу чел. крупный такой… ко мне… я ему – так и так мол… он мне – все нормально…, пошли со мной… Но идет в сторонку… к какому то УАЗику и я понимаю, что это не бортач, точно… Попытался чего-то отморозить, но тот – поехали и всё… принимают….  Я говорю – сумка же под трапом, драгоценная …  тот открывает дверь – сумка вот она, тут.  Пашка тоже, при ней… деваться некуда – сели, поехали,  – сдаёмсу… 
Надежда еще, хотя и маленькая совсем, но была. Побитая и истерзанная рыжей мордой, израненная, но еще не умерла и тогда…. Думаю - объясню, поймут, люди же, еще успею… ошибся и тут – тут не проси…, то опять были не люди, - ВОХР, воХЕР…
А Пашка выбрал другую тактику –  не просить, а давать… он представился мажором и стал на них (на ВОХРу) наезжать… грубо, сильно, с чувством… че мол докопались?, че за грубость?, че за дела?- летчиков к самолетам не пущают!…ЛЮДИ водки ждут на северах!… все наедитесь… всем мало не будет… гниды казематные… и т.п.
Тех жаба даванула, ах мол так!?...гниды? – …сядете… Сперва правда в кутузке простой кутузили… но Паха давал крепко, бойко, со вкусом (он на себя хотел одеяло-то перетянуть, чтобы я из под него  значит (одеяла-то) выскользнул), мол виноватый - один я – берите, и папа у меня забубенный, всем вам жопу надерет скоро, а парень-то – летчик чистый, че его морщите за почем зазря, не видите – грустно парню?… пусть выскользает, жалко вам что-ли?!…  Я грустно базарю – мол не бандиты мы…, летчики, хотели вот билет подписать… лететь надо - край…  А там майор, видать и мажоров и летчиков любил одинаково, особенно с водкой которые и под ей же… Вобщем переусердствовал видать Пашка – переселили нас из кутузки в обезьянник (это уже чуть более тесная чем просто кутузка, западня, зарешеченная красивой арматурой такой четырнадцатого, примерно, диаметра) и сидеть в ней вдвоем не представляется возможным совершенно. Вдвоем – только стоять. Ито тесновато… стояли…разговаривали не один час  - много Паша масла в их огонь вылил. Бить, правда, не стали … видать папы все-же побоялись. Потом все-таки отпустили нас. Поехали с миром опять в Киев, горькую есть (благо – сумка полная) на радостях, благодарить коллегу по цеху авиационному (ох и икалось ему должно быть тогда, да и сейчас должно бы тоже, если не усоп еще от рдения чрезмерного). Если кто узнал героя – скиньте фотку на опознание… хоть в её сплюнуть что-ли по случаю… (шутк.)
На следующий день улетел я обычно, от того и не помню как, по серому так, не ярко, просто улетел и всё.
Все да не совсем все. Теперь позитивная часть отчета. О том как быть должно и как было. О норме, о нормальном, о ЛЮДЯХ. О настоящих Летчиках, о которых и легенды слагают и в песне не западло спеть, и испить завсегда с ними или за них можно.   Прилетел я значится  в Тюмень ночью местного (времени). Закатился там в комнату отдыха, чтобы не выходить за пределы аэродрома, чтобы потом не париться с проходом обратным (задним проходом, получается (шутк.)), да еще с такой сумкой… да при всеобщем дефиците, пропуска-то тогда еще не было у меня с красной, красивой летной полоской.
Перекантовался там кое-как, помаялся на стульчиках сдвинутых, покормил вечных всесезонных комаров – наотдыхался значит. Ожидаю своего борта на Салехард. У нас тогда ежедневно борта по три летало, первый в 9 местного, следующие через час – два. Курю. Парюсь. Сумку с водкой таскаю взад-перед, не бросишь…водка… Узнал в АДП – первым рейсом какой-то Белов летит. Фамилия знакомая, но не припоминаю, не ассоциируется. Трусь там в коридорах, ищу, жду знакомые лица... подмерзаю…  захожу туалет обследовать-посетить – вот оно, знакомое… - на горшке сидит –…. Юра, говорю, так это ты? Ну да говорит, я….  Ну вот и хорошо…, вздохнул я с облегчением хотя и нелегких туалетных запахов (мы с Юрой этим в волейбольчик завсегда стучали в спортзале и он меня с этой хорошей стороны не плохо знал) ато, говорю, улететь – во, до зарезу как хочется.

[кольцовъ]

Поехали мы с корешком тогда домой. Сперва - Киев. Проехать мимо бойцов, конечно, было бы грешно и не красиво. И мы не промахнулись, заехали. Где-то на «Индустриальной», в гастрике взяли чуть боле ящика водки (на севере жеж друзья тоже ждут, а там нету, а они – друзья…) и посидели мы маленько с ребятами…. Стало теплее, красивше….
Не помню подробностей мелких… помню - поехали мы провожаться, и возможно кто-то был и еще, только я припоминаю только Пашку Америку потому как возвращались мы потом с им только вдвоем.
Заскакиваем в аэропорт Борисполь – так мол и так – надо нам в Тюмень до зарезу… о, как!... вот – и билеты имеются (были тогда с открытой датой по-моему билеты, точнее без даты совсем…для командировочных)  те отвечают – вот народ…, ждите…, дадут места – полетите все, нет – нет….
Ну, а мы ж летчики, мы ж - славные ребята, нам ли жить в печали!?... погоды у моря ждать?… тем более – посидели мы с ребятами… размялись тобишь… настроение приподнятое… Корешка оставили в кассе подсадки, а сами ломанулись на летное поле (был такой раньше прибабас – подписать у командора разрешение, что не возражает взять служебников на служебные места, те, что в туполе большом между кабиной и салоном располагались, откидные). Думали – напишет на моем билете, что берет обоих-двух и всех-то делов…. Думали….
На поле взобрались без потерь. С Пахой.  С сумкой. Нашли борт. Там уже во всю погрузка идет, жмура грузят, по сиденьям распределяют. Я в форме – лезу на борт, Паха – по гражданке, сумку с водкой под трапом стережет, не с собой же переть - неэтично, пассажиром прикидывается. Пролезаю при помощи локтей и синей формы наверх, народ уступает - летчик лезет…, ну с перегарчиком таким свеженьким, но всеравно-же  летчик - какой базар?….  Стерьве (стюардессе) там бегло (на входе) объяснил чего почем, к своим мол прорываемся, на север…что КВСа надо бы сыскать, подписать, да еще прорегистрироваться успеть… поняла, пропустила…- ЧЕЛОВЕК! (коих много)
Протискиваюсь сквозь расшиперенных по салону пассажиров к кабине… тут выныривает этот… член общества… главный герой… рыжий…Я ему объяснил в двух словах… он базарит – нельзя…. (а память хорошая  у меня вообще была - рожа-то знакомой сразу показалась, рыжая такая рожа, но я еще не знал что это – РОЖА, просто заметил - морда лица знакомая шибко, что сперва обрадовался как-то даже тесности мира этого…).  Говорю -…слышь, браток, ты ж в КИИГА пасся? Выпуск 88-89, слон или радист?  Именно так было у меня тогда в памяти прописано по отношению к этой его роже, хотя мы и не пересекались с ним никогда… Бортач штоли ты тута?        Тот говорит (сейчас уже не помню точно чего он там проговорил, но уточнение это должно было быть еще даже более удобно для представившегося случая) типа  - ФАО-88!?, или МФ-89, т.е. ближе на целый ход чем я ранее подсознательно предполагал… а тута я, говорит - стюард… … но всеравно – не пущу…. Я не верю ему, как же так говорю, брат? Что же это делается?... Ты ж ведь брат мне!… погляди на меня… узнаешь брата Колю?… вот и значочек-то у меня имеется (ромбик КИИГАшный) вот тута, на пиджачишке, прикрепленный…,  вглядись внимательней говорю, одумайся, братец…   там, говорю, на севере дальнем еще меня братки-дружбаны с такими же значками ждут и сумку…, а я тут с тобой ….  и водка под трапом…. все такое прочее… а он опять – не пущу… вобщем - стал он мне шибко тогда чрезмерно гадок и противен до тошноты сразу, и самое время было сблевать бы ему на его гадские ботинки и совесть отсутствующую (или в рыло наплевать обильно рыжое). Но думаю - люди вокруг мирные, не подумали бы чего про авиацию… гражданскую… К тому-же - надежда еще как-то теплилась, жила еще надеждочка, лелеялась (все-таки стюарт он и есть стюарт… а – это разве человек на борту? (нет, есть конечно… все почти люди добрые) но всетаки – не человек, не летчик, не может базары разговаривать, права такого не имеет человеческого… тем более - рыжий этот… – старпёр, если кто не знает, но интересуется кто такие старперы, - вот они кто, теперь знайте.

[кольцовъ]

Рыжий мордостюарт или о ЛЮДЯХ и других членах общества.

Эта история – просто маленькая страничка из жизни. Скупой отчет о маленьком эпизоде, мгновении.  Ничего в ней особенного вродебы не обещается, просто посмотрел сейчас фотоальбом выпускников «ФАО-88», окунулся в душевный их праздник на сайте нашем ГАФовском (вечная благодарность его со(З и ЗИ)дателям) и так вспомнилось ярко, хотя заглавного героя этого рассказа я там и не распознал, просто вспомнил про него - вот и все, и вот решился поделиться,  рассказать… должна страна всех героев знать. Вобчем Миша – получается для тебя… читай…
Итак стояли на дворе тугие (тугостоящие, еще более туго идущие) перестроечные времяна начальной стадии девяностых. Мне судьба метнула счастливую карту в виде возможности стать самым что-есть (что нинаесть) настоящим и взаправдешным летчиком, и я за эту карту радостно и цепко ухватился, вцепился можно сказать обеими. Уехал я с корешком одним, с аналогичной картой, из Салехарда, где осваивал «длинные» рубли, в Кременчуг учиться, т.е. в вертолетное Кременчугское училище ГА.
Перестройка в плане антиалкогольно разбушевавшегося беспредела тогда уже вошла в заполярные широты и тамошние любители крепкого, за его отсутствием были вынуждены брать более количеством крепкого менее, ну чтобы значится равенство и консистенция смогли оставаться желательной константой для необходимого консенсуса (т.е. взаимопонимания, или  колёквиума).  Там впервые мы тогда видели бичей хлещущих с горла лучшие виды шампанских вин, красных шампанских (которых мы ващще еще до тех пор и не видывали отродясь)… такая нужда накрывала холодные северные наши края – нужда повального и тотального отсутствия алкогольного.
Пива же град Салехард в те времена не знавал ещё. Т.е. знавал, конечно, но лишь понаслышке, понарошке…Вынуждены были люди близкие к авиации летать в ближнюю пивную Воркуту, попить-профильтровать-пописать и затариться изысканным гостинцем. Гражданское же население не знаю, как обходилось… справляя эту такую, не сказать такую уж маленькую, нужду. И тут попадаем мы в свет страны своего детства…. Точнее зрелой юности и безграничных пивных возможностей… Украина…,  тепло…, красота… пива –  как воды в Днепре…  вобчем вкусно, – не учеба – Клондайк. И мы учились… Отучимшись теоретически надо было отлетать какие-то часы летной практики, а летать надо было только недели через две- три, и отпустили нас тогда по домам… ну чтобы совсем уж не утонул в пивной реке народ обрадованный. Ну, и одежды заодно зимней подвез, поскольку на двор наступал ноябрь - месяц не летний, несмотря на изобилия и даже то, что на Украине…

[кольцовъ]

привет народ! особо те, кого я еще не упарил, упарю ешо - не волнуйтесь.... т.е. литрокружок... вываливаю как оно есть и простите если чево, несмотря на то что седни ужо и не воскресенье прощенное...  ну да зато девиз у мене такой имееца на всяк случай - "прощай и здравствуй" ибо второе без первого получается слабо...
валю сначала и по ходу, т.е. читать следует с низу приниматься, т.е. сразу после етой предтечки....

[StasPo]

Приветствую всех!
Сегодня прощенное воскресенье. По православной традиции прошу у всех прощения, если обидел кого...

[кольцовъ]

спасиба Миша, раз такое дело - буду.... старацца.... а ты давай пестню про ямбурх вываливай... можно даж без аккордов...                      я помнитца там тожа одной комсомольской барышне песню своял "комсомолка" называеца, в очереди в столовке с ней перетерлись трошки языком и тем сподвигла она меня ....  но не судьба была её ей испеть (там слёт какой та намечалсе)... но я свалил... судьба....

[Порфирьев М]

Привет,всем...!Тебе ,Шура,как труженнику литературных полей ТриЛитрКружка... очень спасибо и благодарствие..!!!Прямо как таблетки от депрессии глотаешь ...
Начинаешь читать в одном настроении ,а заканчиваешь в другом - с элементами слезоточивости.А потом еще раз читаешь по кругу...
Знаем - знаем мы этих героев....Плавали...Они и теперь ведь в других источниках имеются, вполне с нормальными формами лиЦ в силу возраста и выпитого в своё время за здоровье всех и  каждого....И это тоже  не может не радовать....Главное,что живы и здоровы,а  остальное, как говорится - технические вопросы...
Помнится и Ямбурхг...такой стройотряд был у нас...У меня даже песенка про него сложена была...
А ты, Шурка, вари по -тиху и наливай...Очень  полезный бальзам у тебя получается...

 
 
 

[кольцовъ]

культурно всех привействую... здравствуйте тобишь...  Костя, а ить у мене про тебе тож история одна имеецца, маецца... про сало... ехали мы как-то в строяк на Ямбурх... тот самый голодный Ямбурх... а город (Киев) подумал - таки ученья идут...  еси не возражашь - какнить вывалю сюда... поварится ешо трохан...  ешо жестковат бульён пакамест...  таки вот дела, уважаемые немногочлены (в плане не многочисленные ешо числом своим члены или просто пассивные до поры) нашего литкружка... который тоже должон таки подсозреть до появления в ём одной совсем не лишней буквы Р, т.е. литРкружка, или литр-кружки, т.е. кружки емкостью в литр в недетских руках кажного вышеупомянутого члена, пусть пока и ешо пассивного...  обчем приветов усим...

[кольцовъ]

Лис и нос. Или Лисовик и нос. Или лисонос. Или лисовиконос, лисоносовик.

Немало места в почетной истории наших времен заслуженно мог бы занять, затмить, заслонить собою Лисовик и надеюсь, когда нибудь он это сделает. Однако, учитывая насущьный (имеющийся в наличии) недостаток времени, точнее его полное отсутствие оставим эту надежду до времен лучших в покое, уделив тем самым это итак отсутствующее время лишь некоторым его элементам, точнее одному – беспокойному элементу – носу. Ну, тоесть частично будем так с ним знакомиться, но, повторюсь за ради только отсутствия временного присутствия, а не в коем не корысти ради…, ничуть…
Лисом, Лисовиком в тесных наших и дружных бойцовских рядах назывался Пучков Шура.
Не думай Шура, что я забыл твою фамилию, нет, Шура, я её помню. Весьма премного рядом с ней было и спето и испито и совместно склеено…и  вряд ли когда нибудь это забудется,… если кто-то не узнает главного героя я могу интимно намекнуть и на настоящие его реквизиты. Но в силу не дремлющей способности недружелюбного ока к подсматриванию, буду слегка привирать тут, и там далее фамилии и точные координаты, явочные адреса и пароли… Пусть, и обгоняющие нас ростом, дети считают читая это, что подобные истории могли происходить с далекими и только вымышленными героями, а родители ихние в эти ихние годы были чистыми, пушистыми и наивными как новогодний снежок, оттого, не изнюхав истинного героизма, вправе сверлить их, своих чад, своими заскорузлыми нравоучениями, если опять же таковые имеют место. Как некогда сверлили бойцов старпёры. Предисловие закончено, начинается рассказ.
Нос. Нос Лисовика ничего особо броского из себя не выказывал. Нет выказывал конечно иногда разные там козявки, но это редко, да и не такие уж и броские, но не о них теперь, о них некогда, в другой раз. Разве что в сочетании с оставшимся треугольным овалом лица своего хозяина, был похож он на греческий. Именно так утверждала Опова некогда Верка, будучи большим художником ФАВТа и по совместительству греческо-профилевым специалистом широкого-же профиля…
Итак: первая история с отдающим сине-желто-фиолетовым носом произошла в 1985 году. Тоесть в самом-то начале этой истории нос этот еще не был таким уж синежелторазноцветным. Это уже потом он таковым стал, в процессе праздника, а вначале праздника - это был совершенно обыкновенный, нормального мужского цвета греческий нос. Нос как  нос.
Начало этой самой истории, т.е. самое её зарождение совпадает с началом 1985 года, самым его, т.е. этого года зарождением, т.е. появлением на свет. Скорее даже появлением во тьму, поскольку, как известно, новые года всегда склонны появляться именно в это – темное время суток. На самих этих родах, я здесь, пожалуй останавливаться тоже не стану, поскольку данную остановку уже описал ранее.
(какой все таки многообразный и великий наш родной, русский язык (искренне восхищаюсь им) просто поёт) еще раз опишу повод восторга:  автор, т.е. я, в предыдущем предложении – «из-за описаной ранее остановки не стал останавливаться на родах…»
ну, тут интерпретации меня просто разъедают на корню своим неимоверным количеством, но учитывая возможность прочтения этаких мемуаров детским, несформировавшимся еще глазом, и на них останавливаться тоже не стану. Если угодно – потопчитесь сами на данной остановке…родах…. Не мало, очень таки не мало, как собственно на любой остановке можно собрать здесь полезных плодов.
Позволю себе лишь еще одно, последнее здесь восхитительное отступление в сторону восторга языком, раз уж заговорил о нем. Попробуйте-ка подобрать синонимы к слову горячая  в словосочетании - горячая каша. Потопчитесь по синонимам этой остановки. Перетопчите вы их хоть сколько. Уверен на остановке любого  языка таких синонимов тоже много, только такого как  в нашей остановке нет нигде -   каша – х…(хрен) в рот возьмешь… тоесть – горячая…
 Да простят меня не сформировавшиеся еще взглядами дети, но каково?!!!
Еще раз пардон. Конечно не про кашу. Про нос.
Ничем из греческих не выделяемый, Лисовиковский нос был прям и строен, и вместе со всем остальным скелетом и органами своего хозяина рос и развивался согласно норм и правил, предусмотренных для таких случаев эволюцией открыто описанной Дарвиным. По крайней мере, именно так заявляют об этом грубые материалисты. Хотя сам Дарвин в этой стезе имел ввиду совершенно другое. Ну да флаг им, и Дарвину и грубости материалистов тож.
Итак, до 1985 года нос развивался во вполне благоприятной среде, особо не утруждаясь перенесением угрожающих и повреждающих себя факторов. Один, однако, фактор он однажды ловко обошел, пожертвуя при этом соседом нижнего этажа - зубом. В результате чего скрывать последствия данного фактора возможности не представлялось, и его наличие в прошлой жизни подчеркивалось золотом, замещавшего жертву, протеза. 
В ходе разгара праздничных мероприятий по вышеупомянутому зарождению нового 1985 года (тоже описанных, кстати) в истории про «ноу-хау =ОПА- новый год 1985…» (см. если не лень несколько ниже…)
…Из числа разъяренных весельем соучастников новогоднего празднества, бурно излучая радость и стеклянную тару,  Лисовик убежал по ступенькам вниз, унося с собой догорающий факел из пальмы первенства нового начинания, чтобы воспламенить уже разгоряченные горячительным, сердца, празднующих еще не так горячо, на соседских этажах. Дальше запись неожиданным образом обрывается. Толи стерлась от небрежного сотрясения её носителя, толи от изобилия употребленного, хотя скорее от того и другого. Только после включения свидетельствует она о следующем.
Итак - включается запись: туман…, лестничная площадка между этажами…, странный запах крови…, перед Лисовиком стоит какой-то человек. Незнакомый. Скорей всего студент, ибо нестудент в таких ситуациях киксует, убегает или вызывает помощь (милицию, скорую, пожарную, М-а-а-а-а-а-му по стариковски, тихо писаясь в штаны). Он же – человек, - удивленно рассматривает окровавленного его и как-то нездорово акцентирует свой немного блуждающий взгляд на лице, в области глаз. Глаза Лисовика хотя и включились, но светились еще тускло, не успев хорошенько прогреться, поэтому резкость и контрастность была еще не достаточной. Еще одной настораживающей помехой было дискомфортное ощущение под левым глазом. Было оно также не прозрачным, поскольку загораживало собой видение - обзор левого глаза, «направление вниз». Голова прогревалась еще медленней, мысли из её глубин подавались к поверхности туго, со скрипом, а скорее шумом и  звоном, звенья отвечающие за логические обоснования отсутствовали.
Человек, как заклинание повторяет, что-то типа: «да у тебя, брат, нос то – того… сломан….»
Постепенно восстанавливающееся самочувствие, как бы издалека начинало свой тихий доклад: «… да…, это нос…»
Это был действительно нос, он как-то неуютно, неуклюже, по-сиротски лежал на левой щеке, закрывая собой недостающую часть обзора, был не по-гречески огромен и терял из себя огромное количество комсомольско-молодежной Шуриной крови.
Тонко прочувствовав, что прогрев организма вступает в завершающую стадию, которая обычно не длится долго. Что действие анестезии в ближайшее время начнет заканчиваться, находчивый посоветовал Шуре не расстраиваться.  Затем прислонил его к стене и потребовал по возможности зафиксировать шатающуюся буйную голову. Для придания жесткости создаваемой совместной конструкции он широко расставив свои ноги, уперся в Шурин лоб левой ладонью.  Затем  хладнокровно и крепко  взяв правой рукой самого раненного, как бы приподнял его оторвав от щеки и с хрустом водрузил последнего на прежнее место.

[кольцовъ]

Потом как художник, отойдя от мольберта, поглядел на плоды своего труда. Затем снова вернулся к холсту, и сделал еще несколько небольших и небрежных мазков. Снова отошел, еще раз оглядел произведение под разными углами и оставшись в целом довольным скрылся в неизвестном направлении, так и не предоставив никакой возможности вписать жирными буквами в исторические вехи свое доброе имя. Далее, кто-то из менее студентов вызвал врачей, а Шура разглядывал искры излучаемые собственными глазами.
В больнице, сделав снимки, изобличающие серьезнейший перелом, врачи, долго восторгаясь высоко художественным хирургическим талантом неизвестного героя, присоединились к желанию сделать жирную запись его имени, но уже в свои гепократические каноны.
Так напрочь изломанный нос Лисовика, помог ему серьезно не изломать его жизнь студенческую. Которую своим грубым вмешательством нам собирался устроить злой профессорско-преподавательский состав, ничего не понимающий в искусстве греческих, итальянских или испанских обрядов и празднеств  в части касаемой их лучших традиций – метании всего ненужного и прошлого под натиском надвигающегося и прекрасного нового. Оставшимся соучастникам-зачинщикам праздничного действа, тогда помог избежать серьезности перелома жизни не менее блестящий талант нашего незабвенного командира Виктора, но об этом вы уже должны быть в курсе….
Тяжесть второй истории героическо-стойкий греческий нос принял на себя в необъятных просторах мыса Каменного (это заполярный север Тюменской области, если кто не знает, хоть я не думаю, что таковые среди нас есть) куда его вместе с его хозяином занесло тогда еще существовавшее распределение.
Лисовик попал на мыс Каменный и смиренно на нем пребывал, отдавая многострадальной Родине долг. Долг, который несправедливо-пошлым образом родина образовывала перед всеми выпускниками за якобы бесплатное их образование.
Но вернемся-ка мы  к греческо-мысо-Каменскому  Лисовиковскому носу.
Мы с Боцмановым Александром Владимировичем (тогда – еще - просто Саней) тогда жили на более теплом, от того более благоприятном для такого проживания, юге того же заполярного нашего края - в славном и солнечном (иногда и преимущественно в летнее время) столичном, городе – Салехарде. Столице ямало-ненецкого автономного округа, кстати, если кто не знаком с азами округостолиц. И Лисовик частенько наносил к нам кратковременно-дружественные визиты, оканчивающиеся обычно плохим запоминанием их окончания, но всенепременно радовавшие наше и без того не очень-то скучное бытие.
Шура частенько приезжал, подсвечивая себе дорогу, небольших размеров фингалами, размещенными в разных частях своего греческого овала лица.
Так он, жертвуя разными фигурами на шахматной доске гордого своего профиля, умудрялся оставлять нетронутой главную – короля, тоесть как вы понимаете – нос, героически и с трудом вписываясь в тесную книгу установившихся традиций-безобразий Каменного и прописывая в ней же новые, привезенные свои. Делать это, особенно в первое время, ему приходилось часто. 
Это были большие и маленькие, интересные и не очень истории, возможно, когда нибудь и дойдущщие до пытливого человеческого уха, но и об этом позже.
Каково же было наше удивление, когда, спустя почти год,  после практически наступившего в Каменном мира Лисовик привез к нам свой нос в сильно увеличенном масштабе, с двумя не менее объемными отдающими сине-желто-фиолетовыми дополнениями под каждым из глаз. Скорее даже это был не нос, и не лицо с носом, а какая-то страшная и в то же время смешная вратарская маска, заметно выдвинутая вперед, много дальше предполагаемых границ головы…  Мы скребли сусеки щедрой Боцманской хлебосольности (я хоть и жил здесь же, рядом, но, в продовольственном плане был более аскетичен, поскольку весело-молод и столько-же холост), и предвкушали мы преисполненный удивительных сюжетов рассказ. Каково же было наше разочарование, когда мы, подняв за встречу и еще пару раз за еще что-то там хорошее, узнали, что оба «фонаря» и НОС достались Шуре в подарок от мамы. Тоесть с её подачи, точнее даже – передачи. Той самой, любимой мамы, которая, заботясь о своем, дошедшем до крайности севера, сыне, прислала ему для украшения героических его будней посылочку, гостинец. Обыкновенный гостинец, конфетки там…  «мишка на севере», «ананас». Шура, отведав её содержимого, эти такие свои будни при её помощи, конечно же немного украсил и отчасти подсластил. Но вот беда – недозадвинул ящик с оставшимися «ананасами» под кровать. Ящик немного торчал из под кровати ровно в том месте, куда при падении приземлился носом наш Шура… ну, тоесть не было бы ящика - приземление бы прошло как обычно – гладко… а тут видите чего – ящик, да еще в самом можно сказать неудобном месте… недозадвинут…  а тут можно сказать зона приземления… да не зона, а точка можно сказать приземления (авиаторы мы или…? Должны знать термины и определения)…
Ну вы не подумайте, что вот мол, пьяный там и все такое… напротив… – да разве бы с пьяным могло такое произойти? Уж пьяный недолетел бы, или перелетел, ато и вовсе не летал…- не упал бы с кровати…
Именно так – будучи совершенно трезвым в нелегком процессе какого-то тревожного сна (которые кстати в мирной жизни происходят далеко не часто, напротив - оченно даже редко они при мирной жизни обычно происходят подобные тревожные сновидения с приземлениями) король  его носа, самоотверженно защищая более мелкие фигуры лица как греческий герой  вместил в себя всю деревянную твердость посылочного ящика. А ящики тогда были, не как шчас, настоящие тогда были, мужские такие, посылочные ящики.
Так, практически даже не начинаясь героически-нелепо закончилась, вторая тревожно-художественная часть этого моего и того его рассказа.

Вместе с этим, шлю тебе Шура, и тебе Шура (Лис и Боцман) а так-же всем соболезнующим и оставшимся неохваченными (надеюсь что только ещё) гражданам свой горяче-пламенный поклон. Здоровья вам, дорогие друзья. Будьте вежливей, бдительней, никогда не выбрасывайте на улицах мусор, и по возможности следите за соблюдением беспорядков и старайтесь не нарушать безобразиев.

[StasPo]

Приветствую тебя, КИИГАшно-ФАОшное братство!

На Одноклассниках проявился Алексей Гладков. Он по-прежнему в Братске, служит в МВД. Вот его фото:

[вложение удалено Администратором]

[kostya]

     Ну спасибо, спасибо растревожил ты душу своими письменами. Будто вчера это было. Я тоже был свидетелем последствий этого полета над гнездом кукушки. А душманов(чурабанов) звали Коша(Лукьяненко), Левский (Леха Могилевский), Андрон (Андрей Тарасов) и Шава( Шавкат Парманкулов).
   Да Вися действительно был в свое время уникум. Меня просто распирает от гордости за то, что я имел честь учиться с этим легендарным человеком.
  Помню первое знакомство с ним началось в колхозе в Крыму. Когда еще ни кто ни кого не знал. Вися в столовой умудрился выбрать из массы стульев один с поломанной ножкой. Естественно ....полет, приземление, аплодисменты. Тогда ,конечно, мало кто мог даже в страшном сне предположить, что это "тенденция однако".
  Потом еще много чего было. И посещение преподавательской в поисках препода для сдачи экзамена, причем он спрашивал где найти препода именно у этого самого препода. А когда офигевший от такой наглости препод узнал для чего его посетило это чудо и поинтересовался как же оно будет сдавать экзамен тому кого ни разу в глаза не видело, Вися не долго думая выкатил роковую для него самого фразу: "А...сдам как-нибудь". Помниться "как-нибудь" растянулось на несколько месяцев. 
  Сдача Истории КПСС с "кирпичом" за поясом брюк.(кто уже страдает склерозом-напоминаю это был такой гениальный учебник серого цвета и толщиной в кирпич).
 
   И списывание на экзамене сидя на первой парте, прямо перед преподом.
Да порадовал, порадовал. Пиши чаще, в конце концов сейчас столько средств для поднятия творческой эрекции.
   

[кольцовъ]

1.                                                          Вися и душманоразгром.
   
Все, точнее почти все первокурсники живут в примерно одинаковых условиях, примерно одинаковых комнат. Одинаковые эти комнаты – УЖЕ - представляют собой вполне съедобные плоды широкоразвитых, и всепоглощающих ГОСТов. Но – ЕЩЁ - не являются объектом вожделения для оплодотворения творческой фантазией, которая еще только в зачаточном состоянии, но начинает населять молодые этажи организмов будущих инженеров.
Как правило - пребывая в благодатной среде развития, образования (можно и через тире) организмы эти традиционно проходят некоторые этапы созревания где эта фантазия может получить приоритетное направление и явить миру цвета всей своей красы, а может и не распуститься, не получив драгоценных удобрений, и оставив студенческую клумбу без своих пышных и разноцветных цветов.
Правило это было и есть истинно не потому, что в отличие от признанных классиков оно верно, а потому, что контуры его основных сводов уже вполне различаемы даже слабовооруженным глазом с расстояния примерно второго или третьего курса.
Комнаты первокурсников – это белый потолок (непаханое поле для медитаций и развития индивидуальности), казематные стены, пол и скучно расставленные по периметру кровати… дополнительной мебели, изысков, как и излишеств, нет вовсе или есть, но очень мало - обычно в виде дополнительной посуды (обычно тоже казенной, обычно из столовой,  обычно из студенческой) и чайника.
Комнаты же старшекурсников…. Это отражение беспредельных душевных исканий и творческих взлетов, однако крепко охваченное сдержанностью бюджетных рамок их обладателей.
С появлением вкусовых и других личностных пристрастий и предрасположенностей жители ОБЩЕГОжития (общежития) начинают расслаиваться, формируя отдельные кланы и сообщества и заполнять их внутреннее пространство каким то своим стилем, вкусом и манерами. Общества эти даже иногда получают свои названия. Наши времена не были исключением… и на фоне безликого единообразия выкрестализовывались такие явления и сообщности как Бойцы, Иванычи, старперы, Михалычи… и т.д. душманы были одними из них.
Ими (Душманами) назывались (ни в коем не афганцы) жители (по моему) 304 комнаты… (сразу напротив лестничного марша) восточные парни с первого потока… Коша… Шава… остальных детально помню только с глазу на глаз, тобиш - в лицо.
Были они душманами в душе восточности своих корней… или в душманских корнях своей восточной души… или что-то в этом духе (немножко плохо помню)… Помню Коша был душманом с Душамбэ (чем не душман?) Шавкат вроде с Ташкенту…  Другие - тоже дружные парни посему и жили они дружно. Всегда можно было смело зайти за все-про-все, застрочить корочку хлеба, особенно если данная застрочка была не частой… ну, сами понимаете…, помните – частая застрочка устаёт любого студента…даже восточного, даже душмана…
Учился однако с ними и жил по соседству Вися. Вися душманом не был. Буйным он не был тоже, зато человеком был не менее, а возможно даже и более удивительным, и что характерно – РЕДКИМ. Был это на вид простой, скромный, худенький такой человек. Редкость же его была уникальной и являлась одновременно его визитной карточкой - там где было подчеркнуто ровно – он обязательно спотыкался и падал, там-же где было неровно, и очень скользко он не падал никогда, и там валялись лишь нападанные оставшиеся все (т.е. не редкие, т.е. частые, т.е. обычные)… ну, был у него такой (редкий) дар… Да мало ли даровитых у нас училось людей…?!
Бюджет душманов к третьему-четвертому курсу был значительно выше среднего, по крайней  мере так красноречиво говорила об этом обстановка их жилища. С творческой фантазией и вкусом недостатков они, однако, тоже не испытывали.

[кольцовъ]

2.               Одна из кроватей (а возможно и две) были двухъярусными, что освобождало для развития творчества почти половину комнатного пространства.  Пространство это, при помощи трапов для душа (традиционного студенческо-строительного материала) было поделено еще на ряд зон и предназначалось  для развития творчества  уже индивидуального, т.е. индивида его (этот участок пространства) населяющего, каждое из которых было уютно и красиво по-своему, (т.е. по-своему – индивидуально). Трапы играли в театре комнаты не только ключевые роли  ширм-перегородок, не гнушались они и ролями второстепенными – этажерок, подставок, полочек и стеллажей, игра которых была также точной и изящной, в соответствии с творческим режиссерским замыслом. В комнате всегда можно было послушать шикарного качества музыку, для чего был задействован магнитофон «НОТА» (бабинник, стерео, девятнадцатая скорость… вобчем – класс!) который располагался на стеллаже справа от входа и был прикреплен к ушам индивидуального слушателя (обычно располагавшегося слева от входа – на одном из ярусов кровати) посредством провода с наушниками на конце. Для обобщенного прослушивания предполагалось использование колонок, расположенных здесь же, неподалеку – на перегородках-стеллажах. Много чего еще интересного и полезного размещалось на этих же стеллажах. Это и многочисленные тетради, книги, учебники и всякая другая полезная, менее полезная, совсем бесполезная или просто красивая мелочь. Напротив входа, под окном стоял стол и козлотрон. Если кто не знает (может, кто не так удачно сюда зашел, или менее удачно заходил тогда – в светлые те и далекие времена) козлотрон – это такое нехитрое инженерное сооружение, приспособленное для козления. А козлить означало переводить чертежи с нижнего на верхний лист. Обычным козлотроном обычно являлось обычное же оконное стекло. У душманов же и козлотрон был не обычным, т.е. ничего в нем особенно необычного, конечно, не было, но и обычным его назвать не могу, т.к. был он в разы лучше обычного. Это было тоже обычное, но уже не стекло, а окно, целиком вынутое из своего обычного оконного проема. Был он тем хорош, что более безопасен в плане порезов, а так же надежен и удобен с точки зрения всевозможных пространственных манипуляций при его подготовке к использованию. На столе и подоконнике как обычно располагалась настольная лампа, чаек-кофеек…булочки… ну в общем все примерно как обычно, в соответствии с решаемыми задачами.
Раз, зайдя за очередной корочкой, или еще за чем - не помню, я не без испуга обнаружил её обескураженных жителей среди её же искореженных останков. Комната была смыта, стерта с лица земли. Тайфун и цунами в одном лице были дополнены разрухой от разрушительного и внезапного набега свободнопасущихся слонов-бегемотов мигрирующих очевидно в более пригодные для постоянного места-жительства края, однако скоропостижно, вернувшихся оттуда тем же путем сразу же, по причине их к таковой неприспособленности.
Вся комната была наполнена дымящимися еще руинами, вокруг которых понуро ходили свежеиспеченные погорельцы, пытаясь отыскать хоть какие-то уцелевшие вещи.
Один погорелец лежал на нижнем ярусе, чудом выжившей после разгула стихии, двухъярусной кровати пытаясь как-то отгородить себя от неумолимо надвигающихся итогов случившегося и вертел в руках, некогда соединяющий его с миром музыки, провод с сиротливо торчащими из него жилами. Сами наушники валялись где-то рядом, сомнений не было - они начали новую автономную, но глухонемую жизнь.
Живые, но разбитые скорбью погорельцы пояснили…. Что зашел к ним Вися… Просто - зашел.
Произошло это в совершенно спокойное, мирное время суток, когда хозяева комнаты занимались своими, повседневно-мирными делами. Один из них лежал на кровати и слушал легкую музыку. Он отдыхал. Другой козлил собственные чертежи подставив под раму козлотрона настольную лампу. Оставшийся люд делал какие-то повседневные, институтские задания за столом, сдабривая это дело коллективным чае-кофейком и

[кольцовъ]

3.                какими-то незатейливыми ватрушками. Атмосфера была чистой, свежей и безоблачной… Беды ничто не предвещало….
Вися постучался неожиданно, отнюдь не вероломно, скорей даже почтительно и вежливо… открыв дверь он, так же тихо, попросил спичек… просто спичек….
Ему сказали – «возьми… только осторожней – там шнур…» (тот самый шнур, по которому из магнитофона в уши отдыхающего переливалась музыкальная  легкость)
После слова шнур, как-то внезапно и одновременно почувствовав недоброе, совсем не желающие войны,  душманы единогласно заорали со всех сторон: ШНУР!!!!!!…стой там!…., не шевелись!!!!… сейчас вынесем… дадим…
НО,             Вися,           отдавая дань трудовому подвигу мирного населения, не желая отнимать у радушных хозяев драгоценных временных мгновений, и видя перед собой цель своего визита – спички,     не устоял…. Спички покоились рядом, почти рядом - на одной из полок комнатной переборки…. В шаге от порога…. Никак не более двух шагов…
Его от них отделял только один барьер - немного провисающий над полом шнур наушников, о котором душманы громко проорали ему со всех сторон. И Витя этот, первый и последний барьер взял. Он взял его влёт. Смело, скрупулезно и точно он подошел к шнуру…        и без разбега…           перепрыгнул его…..              точнее  хотел перепрыгнуть….
В одной из фаз своего полета (взлет это был, приземление или верхняя его точка висения уже не важно) он таки сумел запутаться колесами своего лайнера в проводах… чем вверг его в стремительное и всеразрушающее пике.
Пытаясь сохранить утраченное за время неудачного полета равновесие он развел в стороны руки-крылья и, хватая ими все подряд, постарался таким образом зафиксироваться в пространстве. Попавшаяся в эти руки кровать сдвинулась, но выдержала. С магнитофонным же стеллажом случилось худшее т.к. он был легче, и он не выдержал, он был обречен. Он дал крен от вертикального своего положения и вместе с магнитофоном, колонками и многочисленными, но малонужными мелочами стал обрушаться на Висю, превращаясь в более мелкие и непригодные для дальнейшей эксплуатации обломки.
 Уходя из под его травмирующих факторов и об них же запинаясь, не закрепляясь на отдельных достигнутых высотах, Вися, продолжал свое стремительное победоносное шествие (точнее - полет). Голова его грозного лайнера залетала в среднюю часть комнаты, ноги летели где-то тут же невдалеке, активно помогая рукам собирать попадающиеся,  еще устойчиво стоящие на полу, вполне целые еще, предметы. 
Быстро и так же плодотворно пролетев и это среднекомнатное пространство он внырнул в последнюю оставшуюся её или от нее часть и с блеском закончил свой авианалет возле окна. Он, повторяя героические летные подвиги, протаранил козлотрон и всем фюзеляжем врезался в стол с чертежами и чаем, не забыв, однако увлечь в этот свой последний парад шторы, вместе с гардиной, чайником и незатейливой люстрой.
Еще недавно вполне успешные и мирные жители с нескрываемой скорбью и недоумением осмысливали происходящее, точнее уже произошедшее, тоесть - свершившееся… еще точнее – пытались осмысливать…
Униженно и виновато глядя на них снизу, среди обломков стола, стекла и уже бывших, т.е. смертельно раненных, истекающих чаем и кофе, чертежей и тетрадей,
сиротливо лежал и шевелился Вися, выпутываясь из остатков финишной ленты победителя – шторин.
Он начинал оглядываться, оценивая произведенные им разрушения - руины.
По восточному деликатно, совершенно не пытаясь добить раненного гостя, его (как в военной песне) аккуратно извлекли из под обломков и (уже не как в этой-же песне – в последний путь) проводили к двери.… Там же у двери ему выразили соболезнование, из-за того, что достать среди руин спички уже не представлялось возможным, по крайней мере, в ближайшее время. И он, ушибленный и огорченный, отбыл ни с чем.
Я, особенно не завидуя оставшимся в живых, попытался  подселить к душманским сердцам надежду, что таки она - надежда должна бы умирать последней, а до этого, слава Богу, еще не дошло.