Алёнка из суда, а толи Ленка оттуда же, Алик и Юрик. Или просто история, поскольку вполне даже она историческая. Такая это, авиационно-интимная.
Давненько это было. Работал и жил я тогда в далеком во Салехарде, в исполненном невиданной роскоши городе. Где из домов капитальных, этажностью более двух и до пяти, было их не то три, не то ажно все целых пять, и все каменные, а то есть не абы чаво. Оставшиеся слыли апартаментами чутка пошиба попроще, а именно – типо барак, или барак типовой, одно-двух этажный, с удобством сортира на улице, зато с окнами, с крышей и отоплением аж... А и шутка ли – столица Ямало-Ненецкого округа аж автономного! – не фУхры-мухрЫ! И еще - почти всё считай электрифицировано! О, как! На ниве авиации гражданской трудился я, можно сказать живота не жалея, а именно – с огоньком. На той же ниве трудились и оба-два других персонажа настоящей истории, Юрик и Алик. Юрик был инженером, а толи еще и летал даже на вертолете Ми-6, сейчас уже точно не помню. Алик же, точно тогда на Ан-втором вторым летал. Аленка же была из суда девушкой. Она там, вроде бы, кем-то работала. Ну, не судьёй, очевидно, а не то помощником, не то секретарем, точней не могу сказать. Да только звали её все Ленкою из суда, не то из все того же суда Алёнкою звали её, и на этом, пожалуй, пока и хватит с неё. Ага. И вот жил, значится в этой общаге тип один, очень скрытный такой и не очень людимый какой-то. Такой это странный товарищ, как не от сего мира слегка – не как все. Не то, чтобы он очень людей не любил, но ощущалось ответственно, что он как будто бы избегает их, не открывается, и на дистанции как будто держится, и на контакт идёт с неким трудом, с руки не ест и на свист хвостиком не начинает махать. А, хотя нет, - были друзья у него тут же, и при том лепшие. Это те с коими он обучался когда-то, там, где-то там, в Киеве. И очень они даже спраздновать любили шибко, широко и ответственно так, или как говорится «до талого». Среди же народа ему незнакомого симпатии быстрой он не снискал, или сказать так – в симпатиях малознакомого того народа он еще не располагался. Хотя обхождение с этим народом было всегда уважительное только, и при этом взаимное. Да и прожил-то всего в этой общаге не долго он до этой истории, хотя, пожалуй, что уже более года почти, не то и всех двух аж. Не то, чтобы странным был он, но… сторонился в общем, словно бы не доверял обществу незнакомому. Ленка же из суда к обществу этому же напротив была аж чрезмерно доверчивая. Она вообще девицей слыла оченно ласковой, и общества теплотой не пренебрегающей. Наряду с этим была она вполне стройной и даже красивой девушкой. Словом, через доверительность эту её и с легкости этой руки её и такового же и характера, сроднилась общага почти что вся промеж собой. - Так это будто бы называется, - молочной практически стала она всем им там, авиаторам, мать бы их, матерью. Понятно, что руки как раз, и легкость их тут не при чем, а лёгкость нрава её там присутствовала. А толи это только характера мягкость, а толи и еще что-то физиологическое… ну, в общем такое нечто… не очень понятное, хотя и не сложное в общем-то, но загадочное, и интересное. А Юрик как раз не сроднился еще, с роднёю этой, а толи тогда ему и не до того где-то было. Он так это, завсегда как-то в сторонке держался, сторонился он ихнего брата словно бы. И так-то он и вообще людей будто-б побаивался, а девушек так и особенным образом. И еще особенней это красивых девушек. – Ну, - говорю же вам, - странный товарищ, таинственный. А жил аккурат он во первой комнате роскошного авиационного общежития нашего, года постройки скорей всего доисторического. Йэх, до того же хорошо и сохранилось оно практически в слегка только перекошенном во всех проекциях и местах от жестокого времени существования и не менее сурового климата. Оно деревянное было, обычное, капитальное такое, советское. Крыльцо сикось-накось и на перекосяк простирающееся и на честном слове держащееся. Конёк двускатной крыши был мульти-Горбунок, - змеечкой такой хитровыделанной приосанившийся (ровных-то крыш в местах тех почти и не было). Водица холодная в бочках специальных двухсотлитровых, так как она привозная была, её автоцистерной возили. И вот сортир тоже еще…, правда очень тоже роскошный, без отопленья, зато на улице, на свежем воздухе. Но соединенным все же сортир этот был с общежитием, т.е. не как в старые и отсталые в культурном отношении времена, т.е. чтобы сходить по нужде выходить из общаги нужды особенной не было, хотя и одеться зимой все же стоило. Ибо без одежд оно там не очень-то было… Хотя и с одеждами… там это… поддув всякий… зато ни в жисть не уснёшь, и быстро там все дела эти делались. Ох, и хорошо ж было…, и хорошо же жилось всем нам там, в том общежитии, ибо весело же. И вода в рукомойничке завсегда есть, и сортир всяк всегда исправно работает, и ходить же в него не далеко совсем, а все потому как присоединен он ко общежитию самым неимоверно надежным и наикультурнейшим способом – досками и гвоздями. То есть практически в этом же доме, только слегка самую малость на улице. И вот жил этот тип наш, так это как входишь в общагу, то и налево сразу же, и вот она его первая комната, и он там в ней и жил, значится. И близко к себе он не особо знакомых не подпускал, нет. А Алик-то, он на Ан-2 самолете летал тогда, на кукурузнике, и уже он-то жил на квартире где-то. И он в общагу-то нашу почти не заходил, разве что иногда только, а то и аж реже ещё. – Роскоши, видать слегка он чурался насыщенной, вот какой это был тогда человек. Ага. А тут как-то однажды, не то подшутить парни наши решились, не то они там чего-то затеяли, не то подговорили Алёнку они, не то и уговорили её они – я это точно, конечно, не знаю. А только нагрянули они как-то раз всею своею дружной и шумной гурьбой во гости незваные до этого Юрика. А Юрик в комнате в своей первой тогда, аккурат от входа налево жил. И вот они все к нему дружно тогда и нагрянули, прям в эту комнату. Не то посмеяться чтоб, не то подшутить чтобы над ним, не то просто из озорства, ну или из еще каких-то, не очень низменных соображений. А Юрик-то тогда малость побаливал, и жил в однова. Сосед-то его, пенсионер старый, и еще более старый волк и пилот ажно Ли-2 (!) бывший был тогда вроде бы как во отпуске. – Ну, да, - так и есть. Так вот его, соседа того, так-то вообще-то Александром Матросовым звали по паспорту, а называли его за это так это шутейно Матросскиным, и он в отпуске на этот раз находился. А Юрик один проживал, значится, пока этот Матросскин его пребывал где-то на отдыхе. И вот они все к нему и завалились гурьбой всей своей в этой связи. Ну, и там смех, шутки юмору и всё такое, обычное. А он им там, - чай, мол, если угодно, то пейте, там всё найдете… во шкапчике, конфетки там, кружки-ложки, ну и так далее, опять же и рюмки тож там всяк где-то имеются. И он, Юрик-то этот, как оказалось и посмеяться тоже не слабо любил, и даже со чувством юмору был он знаком вполне даже можно сказать что вплотную, а не понаслышке. Он очень даже отчаянно с этим же чувством приличную дружбу водил. Вот только был он немного тогда болезненным, самую малость и неразговорчивым. И все же шутил мало-мало, смеялся, и чай тоже пил, вместе с печеньками с блюдца. А потом он снова залёг к себе, во своё лежбище, и стал лежать там, и снова недомогать слегка, вроде как… Да, так примерно и было. А Ленка возьми, да и присядь там же, к нему, с краешка, на кровать его, и айда, говорит я тебя счас не то почешу за спинку тебе, не то и даже массаж сделаю и тоже запросто. – Ну, тот, как и обычно, слегка стесняясь, ей - делай, мол… И айда тут-же снова дальше грустить…. Он, по всему видать во времена те приболел малость. А она ему его спинку почёсыват, так это заботливо… и старательно. И, - эх, – говорит, - до чего же и спинка у тебя, - говорит… такая это… не то красивая, а не то гладкая (точней уже и не помню уже), а толи и ровная (но не шершавая – это уж точно, и не волосистая). А тут как бы само собой те, что чаи пили возьми, да и рассосись все кто куда, а именно же по своим номерам, по норам, по хоромам своим. Ну, а она, значится, оказалась оставшаяся. В общем сроднился Юрик наш, не устоял, видимо, и к молочному братству присоединившимся стал. Н-да… Ну, потом всё дальше шло как и обычно. Жизнь била ключом, как било тем же ключом и веселие. Ключи эти такие – это так-то наше всё это, вот это какие ключи тогда были у нас и они били ключом. Скажу еще, сразу забегая вперед, что не виделись боле ни разу та Ленка со этим Юриком. А он выздоровел, разумеется, и он недомогать перестал вскорости. И он так же продолжал летать на своем вертолете Ми-6, и сторониться людей продолжал как будто бы, малость самую… Так это, словно б дистанцию соблюдал. А еще чуть погодя исчезла и эта Алёнка со глаз всеобщих долой насовсем. Вот так как-то разом взяла и исчезла куда-то. Была, была и вот тебе раз – нету её, нигде нет. Не то чтобы не хватало её, но странно просто – была, была и вот тебе на, - нетути. Как еще чуть позже выяснилось – это Алик её к себе жить и забрал. И стали они с этим Аликом жить-поживать вместе все оба-два да на квартире его. Он, это значится на Ан-2 вторым летает, а она в суде где-то, и тож трудится. А и чего же ещё, - раз уже она из суда, то она там в суде и работает, значится. Она там не то секретаршей, не то помощницей, никто так толком и не знал про неё. Но, уже по крайней мере судьёй она там быть ну никак не могла, - шибко она была хороша для судьи. И не могла она быть там какой ни будь там уборщицей – уж больно она была хороша до неприличия и для уборщицы. - Хорошенькая такая, знаете ли, и видная девушка стройная. Вот.
|