Бойцы

[кольцовъ]

Привет, парни. Да вот написал тут, понимаешь ли, одному человеку письмо одному. Потом думаю, а и чего, собственно его зажимать... И зажимать его, думаю, не стану уже. И вот не зажимая его, разжимаю... Словом, вкушайте, одному человеку уважаемому уготованное. Да речь там о всех о нас, собственно, и надеюсь, что будет полезно. А уже как оно приключится, то и станет на душе у меня и еще больше душевно, и приятно, и трепетно... И аж запоет она, душа эта моя... А то и вы даже и услышите. Итак.

1                Степан, здравствуй. Сегодня уже написал тебе очень большое и подробное письмо. Оно у меня как-то само собой обычно всё и всяк пишется. Тем и занимаюсь уже достаточно долго и упорно, тщательно. Чему и рад в принципе, ибо...  но, вот занимаюсь. Ушел час, однако,  на то,  а то и все два часа пролетели за этим, и не только этим письмом и занятием. Но, все это и в оченно сжатой форме постараюсь теперь облечь в уже написуемое слово, т.е. то, которое сейчас и пишу. Т.е. писал я мысленно, как ты наверняка догадался. Итак.
Да, каюсь, читаю я, как и читал прежде мало*1. Как и уделяю времени Богу, родным и близким, т.е. тоже мало иль не достаточно. Ибо сколь этого не делай, этого всегда должно быть мало, или хоть бы такое к этому должно быть отношение (хотя это не принципиально.. .принципиально не это (шутк.)). Важней, считаю качество, или результат. Писал сегодня и об этом, но не в этом дело, и здесь об этом не стану. А стану вот об чем.
Однако, писал, возможно и не однажды даже, об одном удивительном случае (рассказ твоей мамы об одном Васе). Где  Вася – типичный Вася, пусть таки гипотетически это будет его имя. Напомню вкратце: Жил был один Вася на свете белом, был он КВСом (командир воздушного судна), человек видимо был не дурак, но глупый, а то и очень как глупый в определенных вопросах (одном вопросе уже оченно точно и определенно). И вот приключился у него инфаркт. Миокарда который. Взял да и приключился... Хотя у Васи..., с Васей такого быть не должно было... - он же таки КВС, тем более – не дурак.... Но, тот взял как-то да и приключился и именно с ним, и у него, прямо на сердце его, на веселом.., на миокарде... там где-то, хотя и небольшой. В простой такой форме, но вот «стрельнул». И он попал именно же к маме твоей, - одной из, или очень хорошему доктору. Другой она, пожалуй, и не была никогда, хотя и была она тогда и оченно молодой есчо. Она все сделала, диагноз поставила, курс назначила лечения и стала ждать результата. А он, в силу ума своего глубинного так рассудил рассудительно. - Мол, - думал и заявлял ей он, - когда ты бегала еще пешком под стол, и сопли из носу лились и прочие такие же моменты не удивительный, я уже был ого-го.... и далее еще более ого-го кем он уже был тогда... – вот он был каковой. Из этой же логики логично же следовала и та логика, что и теперь она взросла на лет эдак с двадцать, а ОН на эти же двадцать прибавил во величии своем тоже... И следовательно, кто она есть такая, что бы ему самому (самому Ему!) говорить что-то.. (тем более то, чего он не желал слышать – это здесь очень, или же самое важное). Да, видимо, хоть бы хоть что.... Ведь кто есть она (тем более с учетом уже сказанного ранее) и кто он (вернее ОН, с Буквы Большой) есть. А он есть – квс!!! (командир....). И всё бы ничего. Но... Мама твоя человек еще и ответственный, и кроме как квс-Васи лечились в её отделении еще человек с пийсят. А Вася видом своим, делом и словом мешал этим процессам и без того не легким. Он не пил лекарства, а он пил вино (возможно пиво или водяру, но алкоголь..., а этого было нельзя пить), и  (еще раз подчеркну) действовал на окружающих тем самым вредно и разрушительно (читай – неконструктивно). И ей (маме твоей) внимать не желал. Однако, желая пользы, а не вреда, призвала тогда твоя мама его родственников и близких на помощь. Те все оченно хорошо всё это дело поняли... – НО, – сказали они, - Наташенька (они знали её и уважали, как это ни странно, хоть Васе это, по видимости всей, казалось именно странным), ты ж знаешь какой он у нас.... (видимо ум его искрометный и очень яркий в виду имели, и пыл очень горячий тоже), и мы, как и ты вряд ли с этим чего-то сможем поделать. И тогда она вынуждена была поставить ему ультиматум: или лечись – или иди... Ведь быть здесь и лишь вредить – как-то, надеюсь и это понятно, не очень логично (тем более, вредить не только себе). И он ушел... Весь гордый, яркий и пылкий (как КВС типичный, вот глупый только).
Пришел через месяц  примерно,  не так уже бодр, серо- маленько  слегка фиолетовый и совсем уже не при такой бурной браваде... и без алкоголю, что характерно. – Наташенька, миленькая моя, - сказал он не таким уже крепким и героическим гласом, - всё я приму из рук твоих (пусть это будет даже говно (это цитата)), пусть будет оно собачье даже, прямо с рук буду брать губами, так осторожно и нежно как конь, или собака та же, помоги только. Но, было уже поздно... губами говно брать... И так было ясно Наташе всё уже. И кардиограмма его красноречиво говорила кривизной своего линий кривых языка, что сердца нет практически.... и это уже ВСЁ... («говно» не понадобится). До следующего её очередного дежурства не дурак, но глупый Вася этот не дотянул, усоп.... мир праху его.... Вот и ты почитал уже на целое произведение больше, чем это было еще минут пять-десять назад (так, к слову). По мне не очень важно сколько, но очень важно как... Хотя и чем больше тем лучше, - с тем спорить я, конечно не стану. Как и с количеством времени, уделяемым близким, родным и Богу. А именно – много не было, не будет и, видимо быть не может.
Теперь о качестве: Давай на место Васи ставить любого васю... Особенно же хорошо, васю, который для тебя дорог. Вставляй и думай.... И еще думай... Думай и думай. И вот если ты слова скажешь, что мол это его дело... или «а вот он такой у нас.... и у него свой, мол,  взгляд.... своё право....» и т.п. то ты точь-в-точь повторишь весь этот рассказ. Другое дело, если ты скажешь: Да, делать надо... и делать срочно, вот только я не знаю как... И пусть все, что ты делал уже оказалось бесполезным, а то и навредило даже (крайний случай и неудачный),  Но.... – «ББГ... – я пел то, что думал, и хотя бы в том, совесть моя чиста...» или «делай что должно и будь что будет»... И тогда делай... Или порассуждай каково этим, родственникам, жене, детям, родителям Васи теперь, или после того как... А ведь они могли и помочь ему... Особенно осознавая его глупость и глупости.  Другой вопрос, повторюсь – как?

[Станционный смотритель]

«Атака мертвецов» 13-й роты не была забыта, именно в тот день, 6 августа родился лозунг "Русские не сдаются"
                                            строки из стихотворения поэтессы Марии Костынюк.

Спасибо, КольцовЪ.

[кольцовъ]

Гы... Прикинь, сколько воды утекло (!). Год на дворе стоял не то 84, не то 85 – ый... Весну в ДК КИИГА репитировали. Ночь. Красота. Ночная стало быть репетиция. Туда-сюда люд шарахается репетирующий. Кто-то сонный, кто-то спит, сраженный сном навзничь, но таких не много. Основная масса шевелится в разных местах, уголках; Сцена же – вещь дефицитная, и там только уже самое, или самое-самое. И вот один из... А именно Рома Шандера (ЭДС-группа, выпуск 86 года, по моему), из репетирующей на сцене массы выходит к центральному микрофону и в образовавшейся ненароком паузе произносит великую фразу: Вы все идиоты....  И вот ты прикинь сколь в небе головы моей прожила эта фраза, пока не нашла здесь, и именно в этом месте, в этом контексте своего сегодня пристанища. – Вот же это об чем она! И она, и все происходящее тогда со всеми нами, репитирующими – это и есть  и было НАСТОЯЩЕЕ наше дурацкое. Ибо не идиоты (не дураки) спали тогда в общежитиях, или занимались делами рациональными и более полезными. И т.п. Спасибо и тебе, Рома, как и всем названным идиотам, за это всё... включая летающее так долго по небу моей головы.

[кольцовъ]

4   
Упоминул давеча про дураков, ну, и вот собственно, во продолжение. Именно так описывает история «Атаку мертвецов» 1915 г., и иные светлые подвиги великих и героических Людей (дураков, понятное дело).
"Атака мертвецов" - что это такое? И когда? А речь идет об одном страшном эпизоде I-ой Мировой войны, который произошел в Восточной Пруссии, на территории современной Польши.                                                                                                                                                      Героическая контратака 13-й роты 226-го Землянского полка, предпринятая израненными, умирающими русскими солдатами, "живыми мертвецами", отравленными газами, произошла 6 августа 1915 года.                                                                                                                                               Русская крепость Осовец (она сохранилась до сих пор и, кстати, является важным военным объектом польской армии, так что даже сейчас на ее территорию пускают только польских граждан) была одним из важнейших форпостов русской обороны на Западном фронте. До границы с Восточной Пруссией - всего 23 км. Год войны крепость защищала Белосток, переправу через Бобр, дорогу на Вильно, Брест и Гродно. Крепость была практически неприступной - там и до сих пор непроходимые болота, недалеко Мазурия, озерный край. Стратегической задачей командования, в случае окружения немцами, было продержаться хотя бы 2 суток, 48 часов. ОСОВЕЦ НЕ МОГЛИ ВЗЯТЬ ПОЛГОДА.                                            Штурм Осовца начался уже осенью 1914-го, но наскоком, несмотря на атаки целых 40 батальонов ландвера, взять ее не смогли. При первых же атаках немцы понесли серьезные потери, поэтому к крепости начали доставлять артиллерию, в том числе и самые страшные орудия той войны. Сюда, в болота Польши, привезли 4 Больших Берты (осадные орудия 420-мм калибра с 800-килограммовыми снарядами, которые пробивали двухметровые стальные и бетонные перекрытия), десятки других орудий.                                                                                        25 февраля 1915 года на Осовец обрушился огненный вал. Артобстрел продолжался несколько дней, но крепость не сдавалась. Осовец держался еще полгода, до страшного августа 15-го. Для проведения наступления по всему фронту немцам было необходимо уничтожить этот очаг сопротивления. Здесь собрали 14 батальонов пехоты, несколько десятков тяжелых осадных орудий и, самое страшное, 30 батарей отравляющего газа.             Хлор - ужас и страх ! Мировой войны. Именно тогда было первый раз использовано это оружие массового поражения. Противогазов не было ни у одной воюющей стороны, как противостоять газам, почти не знали.                                                                                                               6 августа 1915 года, дождавшись попутного ветра, на Осовец начали газовую атаку. Три роты Землянского полка, 9, 10 и 11-я, погибли сразу, в 12-ой роте, которая защищала центральный редут, в строю осталось около 40 человек, еще около 60 человек в трех других ротах. Весь гарнизон был поражен хлором, более 1600 человек выбили из строя.                                                          Но этого было мало. Почти сразу же начался артобстрел, по крепости были выпущены и "простые" снаряды, и с хлорпикрином. 14 немецких батальонов перешли в наступление. Они думали, что в живых не осталось никого.                                                                                                        Но случилось невероятное. "Навстречу немцам встали остатки русской пехоты – бойцы «с лицами, обмотанными тряпками, сотрясаясь от жуткого кашля, буквально выплевывая куски легких на окровавленные гимнастерки » , выглядевшие как «живые мертвецы».                Это были остатки 13-й роты 226-го пехотного Землянского полка – чуть больше 60 человек, атаку которой возглавил подпоручик В.К. Котлинский. По сохранившимся свидетельствам участников тех событий, вид контратакующих русских солдат был настолько жутким, что они ввергли противника в такой ужас, что германские пехотинцы, не приняв боя, ринулись назад, затаптывая друг друга и повисая на проволочных заграждениях. И завершила дело пришедшая в себя русская артиллерия. К 11 часам Сосненская позиция была очищена от противника, который атаку повторять не стал." (с)                                                                               Немцы так и не взяли Осовец! Но в связи с отступлением русской армии из Польши, стратегическая необходимость обороны крепости отпала, 18 августа началась эвакуация. Остатки крепости были взорваны отступавшими российскими войсками.                                 «Атака мертвецов» 13-й роты не была забыта, именно в тот день, 6 августа родился лозунг "Русские не сдаются"
                                            строки из стихотворения поэтессы Марии Костынюк
Полгода крепость Осовец в осаде.
Сто девяносто дней сплошного ада!
Германцев многочисленной армаде
Твердыню эту взять давно уж надо.
Семнадцать батарей её "утюжат",
Тяжёлых тысячи снарядов рвутся,
Но русские не за награды служат,
За Родину стоят и не сдаются.
И хоть на камне камня уже нету,
Атаки отбивают раз за разом.
И враг решил, что сможет силу эту
Убить зелёным ядовитым газом.
И в тишине, что крепость уж забыла,
Зелёным туча заклубилась хлором,
Надвинулась на крепость и накрыла.
Не выживет ни фауна, ни флора!
Свернулись листья на деревьях. Травы
Чернели и, склоняясь, умирали
И помертвевшие уже дубравы,
С упрёком на убийц своих взирали.
Казалось бы, ну вот она, победа!
Пустынна крепость, та что месяцами
Держалась. Ну а нынче до обеда
Возьмут твердыню голыми руками!
Но встали из руин из тех солдаты,
Все те, кто мог ещё продолжить драку
И пожилые, и совсем ребята
Пошли в последнюю свою атаку.
Обёрнуты тряпьём кровавым лица,
Глаза кровавой жижею сочатся.
Упасть бы умереть, но надо биться
За Русь святую, за неё сражаться!
Разъеденные хлором гимнастёрки
Висят клочками, кожа - лоскутами.
Им смерть уже присела на закорки,
Но в сердце каждого: "Там Русь за нами!"
Ощерившись примкнутыми штыками,
Харкая кровью, шли немым укором,
Выплёвывая лёгкие кусками,
Что напрочь выжжены проклятым хлором!
Не мертвые ещё и не живые,
Над ними ничего уже не властно.
В кровавой пелене, почти слепые,
Уверенные - смерть их не напрасна!
И в ужасе германцы разбежались,
Семь тысяч наступающей пехоты,
От горстки, что остатками являлись
Триннадцатой стрелковой роты!
Сто лет прошло, но помнят ту атаку.
Её "Атакой мертвецов" назвали
И как семь тысяч не вступили в драку,
А в ужасе смертельном убегали!

[кольцовъ]

3.
Ну, или, разве еще маленечко как таки небо у нас тут работает. В двух словесах буквально. Вот родился человечешко не полноценный. Бяда, прямо скажем. И говорят родителям, а вы, мол, откажитесь. **** И те кто ежели не дураки – те отказываются. Очень трудный вопрос, и трудная тема, если не очень трудная. Но, и здесь, дураки мне очень ближе и симпатичнее. Есть одна дура, мне малознакомая, но дура конкретная, если не очень конкретная. – Там, у ребятенка её, что-то вообще из ряда вон выходящее, то есть ужасное. Но, она не отказывается, потому как она – дура. И тем сердце моё за неё, и вообще за люд весь (включая дурной менее) согревается необычайно и надежду на выздоровление дает. Надежду на всеобщее, и на общественное выздоровление. И спасибо тебе, дура ты, хотя и малознакомая. Другая дура, чуть знакомая более из неполноценного своего ребятенка сделала почти что совсем полноценного. А тоже предложили оставить дитя во роддоме. ДЦП там тоже такой был, жестокий какой-то. И вот я раз спрашиваю её, когда еще не знал этого: чего, мол, ребенок твой малость хромает так странно? Она отвечает:  что ты, - она мне говорит, - так-то вообще он ни ходить, ни сидеть даже не мог бы... – Так её заверяли врачи (не дураки). Но, говорит, я же с него (ребетенка этог) почти все три года не слазила... – Ты, понимаешь ли (!!!!).... Вы понимаете!? Она три года занималась его жизнью... и ничем почти более... И... О, чудо!!! – Только мало заметная хромота... Или дети с синдромом Дауна... – На сколько великие дураки, такие родители, которые не отказываются от таких деток своих.  На сколько же больше в их жизни счастья случается. Такого счастья, которое и не снилось бы, откажись они ради него в пользу земного, да хоть бы ради чего. Не говоря уже, про ради вообще ничего, а просто чтобы только не маяться... и дураком чтобы не слыть... в глазах не дураков...

Отсюда еще один вопросец рождается (точней не один, а еще точней – далеко не один): А где же грань, собственно, между здоров (забирать можно) и «не здоров» (лучше оставить)?!!! Где она, эта грань, расчудесная и столь же прекрасная? Этот пусть поживет малость еще, а вот тому  уже давай-ка дадим эвтоназию... И не здесь ли причина содержится того, что без неба общество на земле ни к чему, так как оно в этом случае всё никчемное? Т.е. к небесам не стремящееся.  И всё вроде бы ясненько в этой связи...  Все в этом плане как будто б понятненько. За то дураков я еще более как уважаю. А не дураков – так себе... толи и не себе... Но, и говорить о таких даже не хочется.
А дураков я всяк все больше люблю. Или Ку дураков, как их Ку сам Данелия.
**** - одна из интерпретаций вопроса, «а не уехать ли?» (нахрен (шутк.)) из  Родины... – Же там же (без этого дитяти всяк лучше), вкуснее, красившее, блестящей, удобней, достойнее...

Кстати (!), любой вид творчества – способ постиженья небесного. Проникновения в сферы небесные, высокие что ли, и более тонкие. Посему в определенной степени все художники (читай поэты, музыканты, артисты балетные) – обыкновеннейшие дураки... Обычные такие или очень обычные. Правда вот Никас Сафронов излечиться сумел. Было дело – оч. хорошо рисовал, т.е. посещал регулярно сферы небесные. Теперь же так же хорошо продает. А рисовать и продавать – дела очень и очень разные. И теперь по земле душа его волочится, а же когда-то она на небе была высоко. Зато достаток теперь у него. А вот полета уж нет. Дитя то есть кривое, безжизненное, холодно-безкровное, мертвое... А от того, теплого, светлого, бывшего он отказался, ибо дураком быть перестал, поумнел то есть. Вот так вота... 

Или вот:  Что дает дружба? Особенно когда она ничего не дает. И еще лучше, когда она дает один минус сплошной. Например дружишь с художником, а он такой обычный и еще не признанный.. Он всего-то лишь просто дурак. Чего-то рисует себе там, старается, и всю туда душу вкладывает.  А ни признания, ни достатка, ничего из земельного. Ответ: Таки дружба это очень много дает, если и вовсе не самое главное она дает. Она душу твою возвышает что ли, над всем земным... Душа за такого за друга ведь радуется... А в плане земном – да, ничего не дает ровным счетом. Но, разве счет этот полный? И тут то же самое как и с ребенком. – В расчет не укладывается, но несоизмеримо больше небесное нежели любое земное... Счастье и радость – это ж категории строго небесные. Огромаднейшие такие всяк категории. От того и живется-то дураку в разы интереснее и полноценней нежели не дураку, какими бы горами земли (земного, земельного) тот не владел бы... Хоть и пусть юридически это выглядит именно так (как будто бы он хозяин своей «земли»). И вот, когда роман абрамович уляжется на одро, а он ведь уляжется когда ни будь, когда он глазки закроет.. то и заметно станет даже не вооруженному глазу, что и костюм даже (пусть и дорогой и добротный, как и само одро, пусть дорогое тоже, блестящее..., и место на погосте почетное и дорогое, не говоря уже про прочие барахла горы) не нужны ему, как и не принадлежат ему все эти «горы»... ибо с собой не забрать ему этого, как и ничего не забрать из земного. Ибо на небе не может быть этой «его земли». Вот и космонавты расскажут, что не видали оне ничего такого во космосе (шутка)(на небе то есть). И стало быть – дураки те, кто за этими горами никак не охотится. И за то я люблю эту братву, дураков стало быть, и все их племя дурацкое и не рациональное.

[кольцовъ]

2.
Ну, и  многие иные, чувствительные до этого дела, говорят и поют примерно такое же, и это всё очень точно у них получается. Хотя, рассуждая прагматически и по «земному»: Дык, этого ж нет ничего... Какое такое «ты любишь»?! Как это так – мне не спится?!... Когда мне всегда очень даже как спится. И кроме как в сочетании слов я люблю пожрать и (или) поспать,  слово «люблю» боле ни с чем не сочетается. И лишь рефлексы еще (инстинкты) и чистейшая физиология (скучно... – это от себя я добавил).
Ну, и вот собственно.  И еще разве, как происходит развитие (эволюция, если угодно) пару фраз обсказать... И при чем здесь любовь, в этом самом развитии? А, таки,  вот же при чем.
Любит человек химию. Менделеев любил её оченно здорово, люто любил. И наверняка не спалось до зари ему, когда любил он ея так, как он и любил ея... И он, наверняка жертвовал чем-то... Комфортом, ленью, увеселениями какими-то, мог и материально нужду испытывать (на оборудование, на книги, на лабораторию и т.п.,) т.е. – к ногам чтобы любови своей все это бросить бы чтоб... а толи бросать чтобы все это периодически, чем и был занят он, благодаря своей любовной «болезненности»... И таки он бросал... и очень многое. И от любви этой, томительной, страстной, настойчивой и родилась собственно таблица его периодическая (одно из детей – детищ его). Такой оченно даже конкретный и ощущаемый объективно плод. Такая вещица сугубо земная, сегодня всем хорошо очень известная. А до рождения до своего была она в сфере небесной, и потому была недосягаемой для не дураков обычных (тех кто пожрать и поспать больше любил чем он химию). Он же во облаках тех и летал. А во земной области ничего этого тогда еще не было. А тут на тебе – он полюбил, и он родил – перенес из области небесной в область земную своё  дитя, свою таблицу. И так, если приглядеться внимательно со всеми детками и происходит. И даже «детками» во переносном смысле.  А не дурак их родить не умеет. Ведь по любому расчету верному спать ему хочется, и ему хочется кушать. А вот любовь... Таки же и нет же её, по его усмотрению строгому, верному. Ведь же её не пощупать. Её не измерить, на хлеб не намазать. Она, как объективная-то реальность не светит таким щупальщикам, и в щупальцы их холодно-расчетливые она никак не идет (вот ведь какая она!).
А там где любовь, там же, на этом же небе и Бог. И если нету Его, как ты, (если ты не дурак и ты так говоришь), то и любви тоже нет. Ведь не дурак сразу смекнет (как и скажет сразу же), мол космонавты на небо летали, а ничего такого не видывали там (это в части про Бога)*. – Ну, это в основном бедные люди. Хотя многие очень талантливы, - много стяжают богатств земных, и тем вносят в мировоззрение людей глупых, что дескать же – вот оно где – счастье земное и настоящее. И чем не больше богатств земных тем значит и счастия больше. А только же человек глупый только и может так думать, что счастье в земле, и к такому счастью стремиться всю свою жизнь глупую, глупостью преисполненную. А дураки... А дураки они по другому как-то. Вот за что я люблю всей душой своей дурацкой всех этих тех дураков. С того тоже, видимо, что и сам-то дурак.

* И тут мне нравятся очень слова одного очень известного и верующего хирурга. – А я, - говорит он, - очень много на голове (толи мозге) операций провел, и ни разу ни совести там, ни ума обнаружено не было...

П.С. Хотел же еще сюда про людей отъехавших на пмж в заграницу написать, но вот отвлекся малость и позабыл. Почему отъехали, для какой цели? А ведь же за земными благами наверняка потянулись, коих там, у них, значительно большее по количеству.  И это есть научный факт. Зарплата, жильё, шмотки, опять же – еда... – всё лучше, чище, доступней, вкуснее. – Следовательно, расчет очень верный, логичный и правильный. А только же «...на пригреве тепло, только этого мало» (Тарковский). А как же там на счет «неба»? Один тип съехавший туда на пмж сказал как-то: всем  хороша заграница, только вот выпить не с кем... – А это ж и есть тоже небо, небесное. Место то есть где и живет обычно душа, кроме тела телесного. То есть живет она в теле, но в небеса завсегда устремляется (ну, у дураков по крайней мере это так завсегда (по себе знаю)).
И вот эти расчеты, популярные в последнее время для заграничной культуры (для высоко более развитой её части, в лице заграницы передовой): Состарились родители (такой тоже простой и логичный расчет) и айда их в специализированный для них дом передовой, для престарелых... С персоналом, с уходом, и с глаз расчетливых своих чад молодых и не глупых,  подальше; И детишек попозже заводить надобно, и то только лишь одного, а то и не заводить вовсе, ибо же трудно со этим делом (расчет говорит об том красноречиво), хотя там стараются компенсировать материально все эти детские неудобства (расчеты простые, арифметические, филиппо-бедросовичевские). Эвтаназию вот еще дополнительно тоже придумали, для родителей в основном, и тоже исходя из расчетов, и чтоб те не мучались долго... и дискомфорту не добавляли бы в жизнь культурную.  И все вроде бы хорошо..., а вот выпить-то  не с кем. – Кругом же расчеты одни, и расчеты-то верные. А небо оно не просчитывается, в логику этих счетов не укладывается. Противоречит оно этой логике, и не по логике там всё, а скорей даже вопреки ей.... И вот же хорошо было бы, чтобы пред тем как умирать ты собрался бы, то еще  раз хоть бы подумал об этом бы... Чего, мол..., чего и как... О том, то есть, что есть небо и что есть земля. И сколь ты этой земли  заберешь с собой, когда ты представишься, и заберешь ли вообще ты хоть сколько ни будь.... А толи и просто лишь в землю ляжешь и всё... Да, да ... и всё... Ведь ежели не дурак ты, то ты обязательно должен знать, что как только..., то и  сразу же – ВСЁ... И всё. И более ничего уже. Ведь же по расчетам твоим ни неба, ни любви, Бога никаких  нет таки;  - нетути, ни здесь и ни там, и вообще нет её нигде здеся. Ну, и исходя из этого – для тебя тогда действительно всё уже.... Хотя, по мне если – так это уже и теперь для тебя «всё» уже, хотя и надежда есть ещё... (а это и есть небо как раз). А если нет и надежды, то это и есть всё та же самая рыба об лёд... или на сковороде (при том – давно уже «всё» (т.е. на сковороде)..., хотя это «всё» твоё еще можно поправить, если ты еще разбираешь эти буквы).
А для дурака там только всё еще начинается только, или по крайней мере – там все у него продолжается.... с этого самого момента трогательного, когда у дурака «уже всё»** (хотя многие склонны называть его трагическим и печальным). Как не был бы  дураком, то и не знал бы, что все сие именно так и  есть, и так и будет... И было все всегда именно так... А вы, которые не дураки, как вы об том обо всём этом думаете?
** Огромадное количество примеров (совершенно дурацких и о дураках) когда после того как «уже всё» наступило, человек таки продолжал быть... т.е. существовать, хотя по всем физическим, научным, прагматическим, логичным и справедливым расчетам существовать он не мог таки... Именно так описывает история «Атаку мертвецов» 1915 г.**, иные подвиги великих и героических Людей (дураков, понятное дело).

Или вот еще тоже такая маленькая, малюсенькая такая ремарочка. Совершенно же не надо быть не дураком, чтобы понять, что учиться у учителя-дурака, лечиться у лекаря-дурака, строить со строителем-дураком много лучше. Нежели делать все то же самое с не дураками. Ибо же дурак – это все тот же самый специалист, который «на удовлетворительно», и только чуть-чуть да больше. Ибо же: ...все ушли, а Вы, как болван остались, товарищ Анатолий Ефремович Новосельцев (к\ф Служебный роман). Пусть дурак здесь и  назван болваном, но догадаетесь, думаю, что речь идет именно же все о том же. Удовлетворительно уже и так, и плюс еще он остался. Дал тему ученикам, отчитал материал им, и спросил материал и т.д. и т.п. и всего-то... Прописал рецепт... Сказал как построить, чем, чтобы не развалилось.. Но, дурак к этому еще душу прибавит в неограниченном количестве и время... Дурак – человек, который болен любовью к чему-то, к делу, которое делает. К людям для которых делает это дело. Вот и вся, собственно, разница, маленькая такая, легенькая (как промышленность, шутк.). И разница эта очень же как ощущается. Толи рецепт на тебе... А толи душу к тебе располагает Врач, и душой к тебе он проникается. И такое во каждой сфере. Во каждом из многогранных аспектов жизненных. А когда себя я больше люблю, то и заниматься скорей всего буду тем, что МНЕ и для МЕНЯ будет наиболее выгодно. А это уже опять всяк расчеты. А  душа-то в расчеты не вписывается. Душа, брат, дело тонкое (это почти как восток). Дело тончайшее и величайшее, как и Любовь, как и Бог... Но, человеку и не дураку заметить такое сложно бывает, а толи и невозможно аж некоторым.
Такое, брат.***
*** Тут, как и не тут тоже, братом я называть склонен люд к коему расположен душой. Здесь и сестры и тети с дядями, все в общем, включая не названных, а то и не рожденных еще, и уже почивших в бозе,  а то есть на небе еще и уже пребывающих. Особенно же тех, кто желают понять чего там у меня на душе. А желающие всегда получают желаемое... – То, брат, - марксизм (к\ф Свой среди чужих... Н. Михалкова,  – Богатырев Райкину). 
– Так-то....

26,06,19   Давненько чейт ничего не писал... И вот таки написалось таки... Душа ж видимо «чешется», а толи же просто таки в небо просится.

Ну, или, разве еще маленечко

[кольцовъ]

О дураках, не дураках, душе, любви и Боге. (всем дуракам и не дуракам посвящается).
1.
О дураках, не дураках, душе, любви и Боге. (всем дуракам и не дуракам посвящается).
Йэх, дураки же вы все!!! За это всех вас, дураков, и уважаю; Видимо и сам-то того ж, и туда же, то есть – дурак, видимо... и уже давненько. Ну, если не дурак ты, то извини тут меня. Тогда ты извини меня тут же и еще раз, на всякий случай.
Или еще раз о том, «кому на Руси жить хорошо?». - Ну, уже конечно же не дуракам. Ибо же дуракам нехорошо жить где угодно, а именно трудно им, но хорошо очень (сразу скажу, забегая вперед, что дуракам жить и того лучше... хотя глаз это видеть отказывается и обычно так и поступает, - не видит глаз  этого). Что, противоречит, кстати, выражению народной мудрости, что мол везет же всегда дуракам. Нет, или не  всегда везет, или везет очень как... Но, что собственно такое Дурак? По всей таки видимости, или по преобладающей ея части, это типаж такой, который в каноны обычные и прагматические каноны не укладывается. Этакий как бы по отношению к ним (к канонам таковым) Ванька - встань-ка. – Его туда, а он оттудова... Не действует рационально, хучь ты плачь... А надо же рационально действовать, по прагматичному, логически... – там все не дураки думают... А он вот так действует,  - таки же на то он и дурак. Однако же, и еще ближе давайте присмотримся, сфокусируемся то есть на его дурости всем своим весом, включая избыточный.
Есть всего два плана. Типа черное и белое (ну, это я для недураков, и для дураков сейчас объяснить постараюсь, ибо ж меня, дурака, и тем и тем понять не всегда бывает не легко (шутк. – на самом деле – еще и более чем не легко)). Есть материальное (земля) и нематериальное (небо) – вот и все собственно два этих плана, - оба-два гуся веселых. (из песни про жизнь двух веселых гусей и бабусю). Ну, это не я придумал, я лишь много дум думаю на эту тему...., а они (думы эти) внутри меня, хотя и снаружи меня они так же, думаются. И вот в материальном плане там вообще все абсолютно понятно. И от того здесь не дураку особенно комфортно, и комфортабельно и легко, и он во этих тонкостях как рыба в... (здесь – просто рыба в... хотя... Хотя потом увидишь, что она (рыба эта) там как в сковородке... или об лёд... но, это потом... когда меня, дурака, понимать станешь, если такое  случится... или станете (мн. число), если это сделается массово). Во этом, материальном плане все видать даже и невооруженным взглядом. – Хорошая работа, - хороший материальный достаток, хорошие возможности... и собственно думать-то и не зачем, и не о чем, и ни к чему и совершенно не кстати. Как, разве что, как бы логистику там получше наладить, снизить издержки-затраты, а выгоду чистую заделать и еще чище, чтобы её было больше... И во такой жизни любовь как таковая – штука вообще непонятная, чуждая, не нужная, не востребованная, а то и даже иррациональная (да она и не может быть рациональной).  Какай-такай любоф? – воскликнет удивленно рациональный адепт. Другой рационалист его удивление поддержит, разделит и тем преумножит. Но-но, не горячись, разгоряченный адепт, а я объяснюсь. А дело же в том, что любовь – это не рациональная, т.е. не логичная тема. Традиционная, заезженная во многих местах, и в многих же переделанная, переработанная что ли, или упрощенная до... до рациональности, до понимания, до инстинктивного проникновения прагматического..., но и это уже тогда не любовь вовсе. В целом же, для этого же проникновения она нерациональна. Ну, вот посуди сам – она (любовь, если забыл ты) – это же чистые страдания. Это словно болезнь. Она пришла, и ты заболел. И ты чем-то жертвуешь, а это не характерно для инвестирования (для простого  подхода логческо-математического). От ней же заводятся и детишки (это в прямом понимании). Вообще же, если под детишками понимать всё что заводится от любови, такое  рациональней её понимание. Любые мысли твои, а затем действия, а затем результаты от этих действий – всё от неё же... И чем она больше – тем и результат результативней. Все же, что без любови делается, делается лишь удовлетворительно, т.е. так себе... так... Или, как сказал ББГ: ...некоторые женятся, а некоторые так....   А за «так себе» и говорить как-то даже не хочется. Как не хочется ездить на автомобиле «так  себе автомобиле», есть еду – «так себе еду, - можно есть, но на вкус – так себе», музыку слушать такую – так себе и все прочее тоже, которое так себе... Почему? Да потому, что без любови оно все  только лишь так себе... - Буквы все отгадал, а слово не получилось назвать... – не увлекло, не увлекся, и не заболел... и не угадал... – отошел ко сну... или ушел безвременно... (без беременно... шутк., т.е. любовью не зебеременнЕл) – перешел из не активной фазы сна, в другую фазу сна, еще более неактивную, не болезненную.
Однако, всё прочее ей  (ею, любовью, еще точней предметом этой любови) обычно  вытесняется из жизненного пространства дурака любого, как интересное менее. Так химик, оченно любящий химию, открыть может какое-то чудо химически-сложное. Влюбленный же в женщину (лицо пола противоположного), теряет голову для всего остального (включая не так любимую  им ту же химию) и рождает обычно ребенка обычного. Обычный ребенок – обычное чудо. Чудесное, хотя и не рациональное. Ибо же ничего рационального нет в этом рождении, собственно. Ибо же лишь расходы и ограничения по комфортности общежития с таковым плодом любови..., явлением  не прагматическим.
Ведь посуди сам, что логичного из рождения ребятенка? – Ответ правильный: ничего. Ибо нет в этом никакого расчета, прибытка и выгоды. А если и есть расчет таковой, то он не верный. Тут заводящий ребенка только теряет и терпит... Покой и спокойный размеренный образ жизни теряет, затраты материальные терпит. Лишние хлопоты и забот он терпит. Кучу огромную дополнительных затруднений приобретает. Свободу в любом из смыслов теряет. Зависимость приобретает и т.п. Случай расчета верного я исключаю. Как такой, например, - родил для какого ни будь филиппа бедросовича, - и получил гонорар (гонорар здесь любой – это тридцать сребреников) и отвалил с гонорарищем (куда отвалил из тех же канонов известно). – Это верный и четкий расчет, но отношения к любови он не имеет. И такой родитель ребенка совсем не дурак, и говорить с таким и о таких мне здесь скучно и столько же не интересно. Мне завсегда о дураках интересней и веселей. И о любови... обычно дурацкой же... Ибо любовь – это белый гусь, а расчет – это гусь серый... – «Земля и небо», однако... А на земле же мне скучно. Хотя и еда вкусная есть, но это отдельная тема... -  это когда к еде душу прикладывают (все те же дураки обычно), с «небом» то есть эту «землю» (еду) «замешивая». И тогда только интересно мне это....
Однако, рождают детишек совсем же не для расчета. Или чтоб инвестировать как бы в старость свою и для себя. Ну, чтобы там было кому стаканчик с водицей потом поднести. – Нет же. Не для этого дурак детишек заводит. Ибо если для этого, то это тоже расчет верный, но не дурацкий и... читай чуток выше – «еда» будет так  себе (дети филиппу бедросовичу, т.е. за гонорара для).
Таки что же получает дурак настоящий от деток рождения? Так а он же всё получает... Всё небо цельное! – Всё что ему надобно – всё настоящее небо огромное. Радость и счастие, что от любови произрастают. Как и всё вообще хорошее и наилучшее. Ибо оно только от тудова и произрастает. И сердце такого дурака умиляется глядя на ребятенка... И трудно ему, жестко трудно ему может быть... и ему так и есть, т.е. трудно ему., но таки за это умиление сердца, он и последнее бы отдал..., не говоря уже за предпоследнее... И отдаст, если потребуется. Видать по всему – это и есть для него самое главное. И если предложить таковому денег кучу... за ребятенка... благ земных множество за него же, то он, наверняка от них всяко веско откажется. Ибо дурак же, счастия своего и расчетов не разбирает он... а толи в них не разбирается. – Вот, что такое дурак настоящий! Или разбирается даже, но пренебрегает, и выбирает Любовь. И еще маленькая такая особенность есть. – Деньги или иной продукт блага материального – это земное всё, твердое, вещное, ощущаемое руками, - реальность то бишь и есть объективная, данная нам в ощущениях (как говорил виленин великий). А любовь, и радость и трепет душевный – это всё продукция сферы другой, небесной, руками не ощущаемой, глазом и ухом так же... как и другим глазом и ухом оставшимися (шутк.). Однако, сие есть продукт сферы реальной не менее. Ибо тот кто любил, и понимает о чем я тут понаговорил, знает и ощущает (ощущал) на сколько это реально... (как говорил песней В. Кузьмин):
 ...Если бы ты знала, как не спится до зари...
Как сердце просит: Отпусти меня...
Если бы ты знала, что творится там внутри                    (?!)
Когда ты любишь... когда ты любишь
Так как я люблю тебя... Если бы ты знала...

[Станционный смотритель]

Не только в ухе, но еще и в носу, но никак не на башке.

[кольцовъ]

йэх, завтра ж Л-это....  -Это-ль? – Да вот же ей-ей,  точно тебе говорю, что оно.... - Ль-это...         Йэх, взять бы и выйти б  вон (в он).... да тока ж  вроде и так уже... и давно уже вышел... (вышедш).
То есть, все мы  и так уже здеся... уже.... и все...
А боле из новостей ничё... Вот еще волос на ухе растет быстрей чем на башке (почемуто)... А так -всё  ничё – жить вроде б можна.... вот тока выйтить охота... А так ничё... И это-ль вот еще завтра... А завтра, с самого утра... и  оно..., ль-это...          ...и волос на ухе... и выйтить вон...

[Станционный смотритель]

Кольцовъ, а о прохождении сборов можешь рассказать своим стилем? Я проходил в Шайковке
52 ТБАП.

[кольцовъ]

Военная такая история. Часть намба два.

- Значится так, товарищи курсанты,  - начал обыкновенно Захаров. – Завтра у вас экзамен... – Это означает, что у вас завтра экзамен. И вы должны его сдать. – Так? У вас ведь экзамен же завтра... И вам надо сдать этот экзамен...
– Наверное так, - подумали мы, еще даже не успев насторожиться, настолько ясно и по заговорщецки таинственно он излагал эти мысли свои, хотя и в своей манере, так по военному... не без элемента загадки с военной хитростью, а толи смекалкой.
- Итак, продолжаю мысль. – У вас завтра экзамен...  По военной подготовке... А вам необходимо этот экзамен сдать... – говорил он отрывисто, четко и осмысленно, но очень уж тщательно и мы от того  уже немного впадали в смущения... – Вдруг да и скажет: необходимо выучить  и сдать... (– вот же, думаем, смеху-то будет... и потому помаленьку продолжаем настораживаться).  – Ага, а я и говорю, - вам надо сдать этот экзамен... Завтра... – Потому как он, этот экзамен у вас будет именно завтра уже... И здесь...  Экзамен по военной подготовке...  Здесь его вам надо будет сдавать. Придти и сдавать... и, значится - сдать его...  – Нам становилось все тревожней – все явственней отсутствовало понимание куда же он клонит, а он продолжал своё, т.е. клонить.
- Так, значит так... – вам все понятно? – У вас, здесь, завтра экзамен... – это, надеюсь вам ясно... И вам этот экзамен необходимо будет сдать... – Ясно?... или не ясно? – Придти и сдать его... Вам... Здесь... Ясно? – еще раз вас спрашиваю.
- Да, вроде бы ясно...
- Ага, это уже хорошо,  что ясно.
- А вопросы есть у вас хоть какие-то по этому поводу?
- Нет, вопросов нет у нас...
- Не нет, а никак нет... – подметил Захаров, намекнув нам про надобность знания военной лексики.  И значит мы так с вами должны договориться....  И мы так с вами и договоримся. У вас, значит экзамен тут завтра... и здесь... и примерно он это, где-то это наверное в девять.. Утра это.... В девять примерно утра этот экзамен... у вас... здесь... Значит...  который вам здесь и сдавать надо будет... - А, нет...  – Хотя да, нет... – Это он точно у вас будет в девять... И это значит... (тут он очень интенсивно думает, опять делая вид, что думает совсем не так интенсивно, а в привычной своей манере он думает, то есть обыкновенно так, по военному... вдумчиво так... или серьезно)... И это означает.... (он снова думает усиленно, и вычисляет что-то) и мы снова тревожимся, но виду не подаем, выносим стойко так, по военному тоже, стараемся.
- Так, ага... и  это значит означает... что это значит... и вы приходите значит.... Сюда... А э... эээ... где-то, значит так... э э э... примерно... в восемь, значит, сорок иль в восемь сорок пять... (далее опять думает, но про себя уже, то есть лишь молча, и только мыча и шевеля губами и всеми своими морщинами на лице... видимо в общем, т.е. заметно и не вооруженным глазом..,  – видно то есть, что он думает)... Так, да... (видимо перебирает все  возможные варианты... в смысле все два из них, возможных... один – экзамен да, есть...., второй – нет экзамена, или никак нет экзамена..., где второй вариант  даже и не  может рассматриваться, потому как он неприемлемый, невозможный). Да, значит не в восемь сорок, а...   Да, в восемь... да, в восемь и сорок пять – вы здесь... Понятно?
- Понятно.
- Нет, ну вам точно все точно понятно?
- Да, нам все абсолютно и точно понятно...
- Значится в восемь часов и сорок пять минут, ясно?
- Ясно...
- А ясно, что в восемь часов и сорок пять минут?
- И это ясно...
- Итак, повторите, во сколько часов и минут, чтобы уже все было у нас ровно и точно...
- В восемь часов и сорок пять минут.
- Всё верно, правильно... В восемь и сорок пять мы здесь с вами встречаемся. Повторите когда и где мы с вами встречаемся.
И мы повторяем... когда и где... Но уровень тревожности нашей все повышается.
- Да, все правильно на этот раз... Здесь... и в восемь сорок пять времени, утром.
- Так хорошо, а вопросы есть у вас?
- Никак нет...
А ко мне есть вопросы у вас?
- Никак нет у нас к вам тоже вопросов...
- Нет, точно-точно... и совсем нет никаких у вас ко мне вопросов?
- Да, все точно – «так точно»... и никак нет никаких у нас к вам вопросов.
- Так, это хорошо, что вам все понятно. Значится так, еще раз повторю вам сейчас всю рекогносцировку на местности. – Значится так, - завтра у вас экзамен здесь,  в девять... Вы придете сюда в восемь сорок пять, или в крайнем случае в восемь пятьдесят... И вы будете здесь... Где ни будь здесь, и будете стоять где ни будь и будете ждать меня здесь, где ни будь... Это понятно вам?
- Понятно...
- Так, хорошо, тогда еще раз.... – и он все то же самое еще раз... потом и еще раз... и еще аж несколько раз повторил... Мы уже поняли давно, что менингитом за зря переболел тот уцелевший из братьев, Ивановых, военный. А этот все повторял и уточнял... Уже нам становилось неудобно... Или – уже нам давно стало неудобно... или того хуже – неудобно уж очень.
- Так теперь вы повторите, и он указал на одного из нас... Один из нас повторил. Потом он попросил повторить и другого. Другой повторил все в точности... Захаров был удовлетворен. Но еще несколько раз объяснил куда, к какому времени нам необходимо прибыть, и для чего... Потом еще раз несколько мы это еще раз несколько повторяли, а он каждый раз удовлетворялся по новому и вновь пускался во объяснения куда, когда, зачем нам надо завтра сюда прибыть, чтобы экзамен... и чтоб  его сдать... дождаться его... в восемь часов и сорок пять минут, для экзамена, который у нас там быть должен.... и вот собственно.... - Вот же что было самое сложное в этом не легком деле... – деле нарисования и написания букв.. – Именно так, - все было не так просто, как это казалось, возможно, тому кто не умел, или же не хотел писать эти буквы вместо того, чтоб постигать азы такой великой и сложной науки «военное дело».
В указанное время мы прибыли в назначенное место. И если вы были внимательны, или вы были военным, то отгадайте попробуйте хоть бы примерно: куда, когда и зачем мы с Ваней прибыли?... Примерно в это же, запланированное заранее время и место прибыл, как это ни странно, и сам Захаров... (видимо и он не забыл). И он очень долго нам объяснял, как нужно себя вести на экзамене. Чтоб мы не волновались, и чтобы что-то сказали там, на экзамене... и чтобы не волновались... И чтобы рассказывали там чего ни будь... но главное – чтобы не волновались... и главное – чтобы рассказывали...  рассказывали,  а не волновались... Рассказывали...  – Менингит – очень сложная болезнь... Не важно мы знаем об этом хоть что-то, или не знаем об этом... О том, о чем рассказывать, а не волноваться он нам еще долго советовал.
Словом, мы этот экзамен сдали на пять. Мне лично попались вопросы, которые я знал... и я их и рассказал, и я не волновался. Да и не были те вопросы какими-то сложными.
Так и отучились мы с Ваней на кафедре на военной. Ибо кроме Захарова нужны были наши таланты и другим военным, доблестным преподавателям кафедры нашей, военной. Правда таких долгих и по военному сложных переговоров уже ни разу не удалось пережить более нам. - Далее все уже как-то по проще выглядело. Хотя и осуществлялось так же, а именно – просто. Просто приходили и сдавали.

Там, правда, дальше со сборами военными небольшая неувязочка таки вышла военная. Но это ж отдельная и полноценная из истории развития нашего... или свития. А эта, со грифом «СС» или даже «СВ» история уже рассекреченная.


Война* - так в нашем ВУЗе называлась военная подготовка, при успешном освоении которой присваивали нам по окончании института звание высоко-офицерское.

«СС» или даже «ОВ»** – это грифы такие военные, обозначающие для посвященных «Совершенно Секретно», или даже «Особой Важности» посвящения, что означало аж и еще на много секретней Совершенно Секретного. О, как!

Ваня*** - это кореш мой лепший, и друг, товарищ и брат... - Милейший и великий, вместе с тем человечек такой, и одновременно феноменальных возможностей Человечище.

18,04,2019

[кольцовъ]

Таки же война вот чута как-то затронулась... Ну и выплеснулось... Вот и выкладываю, выплеснутое... Звиняйте, коль чего не так.
Военна история, часть номер один.

Война*, менингит и Захаров. 
(Такая военно-патриотическая секретная история с грифом «СС» или даже «ОВ»**. Но, в силу прошествия определенного (секретно-большого количества) времени, и наличия менингита в истории, грифы одновременно снимаются, история рассекречивается и выходит на Божий свет (и суд читателя) в не измененном от времени виде).
На всякий случай: Лиц, не обладающих соответствующими допусками, прошу по-военному строго – НЕ ЧИТАТЬ, или читать не понимая, а то есть как-то вот так, получается, - по-военному.

Захаров, Война – вот первое наше крещение в плане нас, как «участников» с Ваней***... программы «Алло, мы ищем таланты»... Но, так мы и не были же дураками... Мало того – мы таки же и были талантливыми. И я лично сдал всю войну на «пятак», но это позже уже, не дожидаясь Неелова (а толи и не Неелова вовсе), но это позже. Это в конце уже общей военной истории. А в начальной стадии этой военной истории было вот как.
На кафедре у нас, на военной все преподаватели были военными в основном. По крайней мере иных я и  не знал там, и не наблюдал даже преподавателей. И был там один военный такой истый – майор вроде, Иванов. У нас он правда не вел ничего, но все абсолютно военные шутки и анекдоты, которые вообще ходят, как и ходили когда-то про военных, он смело принимал на себя, на грудь свою, на военную. Как знаки наград. Нет, повторюсь еще раз, я лично его не знал, хотя в лицо и видел, конечно, то есть же - был таковой точно. Но, байки про военного Иванова я слышал и слушал регулярно, и слушать их очень любил. Как та, например, байка, что якобы из менингита, и из его слов следовало, лишь два возможных исхода. Это первый из них – умиротворение вечное, то есть отход в мир иной, мирный и не военный. Или остановление в этом мире, но зато в ином из качеств личности, а именно же – становление дураком полновеснейшим... это таким то есть – ку-ку полным таким (и он изображая это ку-ку - постукивал, говорят, себя по голове, так с улыбкой такой, характерной «ку-ку полному», то есть полноценному, т.е. очень кукушестому... и делал глаза такие, аж и еще более даже военные и выразительные). И вот значит, он с братом своим этим заболеванием и переболели. И брат вот, значит,  помёр у него. А этот вот, то есть же сам таки он выжил. У нас такой, повторюсь,  Иванов этот выживший не вел ничего,  и я не стану рассказывать про то, чего не знаю. Зато у нас был Захаров. Тогда еще лишь капитан Захаров. И очень уж стойкое вызывал ощущение, что переболел менингитом именно он. А толи и был он тем самым братом родным Иванова, хотя и тоже выжившим. А толи они только однофамильцами были с ним, с братом с этим, переболевшим (это уже я так, по военному тоже взял да и пошутил, не удержался).
- Так, - спросил вкрадчиво и внимательно однажды на военных занятиях, преподаватель и капитан наш, военный Захаров, – А кто-то умеет здесь из вас рисовать? Или писать... эти, как его там, слова или буквы? И сделал при этом загадочное и странное из выражений лица своего еще более загадочным и еще более странным. Такой еще и дополнительной настороженностью необыкновенной  подернулся загадочный лик лица его и без того странного и загадочного.
Мы с Ваней, - А и чего?!,  - думаем.., и переглянувшись и кивнув друг дружке сделали жест рукой для Захарова – вот дескать, это же мы и есть... – Ага, понятно, - врубил в своей военной памяти военный Захаров такую зарубку военную, - Это уже хорошо... – Не то, видимо, было бы плохо... Или, возможно, что хорошо, но не на столько. Он попросил нас подойти к нему после звонка. И мы подошли к нему после него. Разговор был очень интересным и содержательным. – Так, - по деловому, и очень уж серьезно начал беседу Захаров,  - Ну, что вы  действительно умеете это всё дело?... - писать там, или чертить, рисовать... все это дело как следует чтоб только было?
- Да..., то есть, так точно... – слегка кивая, скромно подтвердили мы, - но это смотря сколько, чего и чем, разумеется... – Это смотря какие рисунки и чертежи... Мол, вдруг там портрет Владимира Ильича, и в полный рост, и 3 х 2 метра ему понадобился, и акварелью. А мы же в акварелях-то не шибко-то... в смысле подкованные. Мы ж больше по эскизам, по схемам, по написанию букв, -  чтобы красиво, тушью там, пером, рейсфедером и тому подобное. И он из загадочного сделался еще аж более загадочным. Раскрыл какую-то военную, по всей видимости секретную, книгу, и протянул нам иллюстрацию что в ней была. Там на небольшом рисуночке, во черно-белой цветовой гамме во всей своей красе  красовался  нарисованый танк на фоне травы реденькой такой. Такие же танки  обычно рисуют классе в восьмом все пацаны недоросшие еще до половой зрелости. И  даже те которые этого делать вообще не умеют. Зрелые в этом плане уже переходят на нарисование женщин и обнаженки.  – Не, ну так-то мы, пожалуй сумели бы, - сказали мы все так же не смело, но так, тоже с налетом военной секретности и таковой же загадочности, никак  не менее чем сугубо военной.
- Ага, ну вот значит и хорошо... – обрадовался необычайно и без того обрадованный уже Захаров, но виду, естественно нам не подал. – Значится так... – А сколько вам времени бы понадобилось, чтобы нарисовать такое же, ну скажем вот на таком вот листочке? - и он обрисовал на пальцах размеры листа.  – Ну, это же как пойдет... Тут смотря чем, и на чём и все такое, словом – такое вот дело... – Ага, - стал бегло смекать Захаров, и у него получилось и это, т.е. смекнул достаточно быстро. Он вооружил нас орудиями труда, усадил в какой-то свободной аудитории и мы принялись за задание. Через какое-то время он прибыл с проверкой, а мы уже почти все нарисовали...  нормально так...,  но главное, что ему это понравилось. И он так и сказал: Нормально. Подойдет в общем. И он снова обрадовался, но виду опять не подал. Далее все пошло еще более по-военному. – Он нам поставил боевую задачу. – Он долго... нет скорей даже очень долго и по-военному делово и скрупулезно  объяснял нам, что больше мы можем не посещать никаких военных занятий, а заниматься его заданиями в домашних условиях, то есть по индивидуальному графику. А уже на экзамене, все это дело им непременно учтется и как-то изладится... с его помощью, естественно...  И тут он очень ярко намекнул так, по военному видимо тоже, что с его именно помощью..., это все и учтется... И нам волноваться, словом, даже не следует....  Но надо чтоб все было покрыто военной тайной, при  этом покрытие это должно быть тщательным. По мере возможностей и по отдельно оговоренной договоренности мы выходили на связь, сдавали работы. Он скрытно радовался и их принимал. Давал другие задания и мы отбывали в места своей дислокации. Понятное дело, что нам это положение военное нравилось, но мы тоже виду не подавали – такое оно это военное... и дело серьезное. – Такие дела.
Когда семестр или год подготовки военной закончился, Захаров, в привычной для себя и строгой военной манере, объяснил нам как нам следует поступить, дабы пройти серьезный военный экзамен. И тут, я сильно уверен, - Иванов бы сильно «просел» бы нервно куря в стороне.... с своим менингитом перенесенным успешно, по его мнению. Нет, я лично не знал Иванова, но я зато немного узнал капитана Захарова. И что для меня был менингит Иванова? – когда тут такое... как выяснилось... – дело очень запущенное.

[кольцовъ]

Ну, вот, таки не пропал знамо скорбный наш труд... сталбыть и мир-май быть от того должон быть тожа... Спасибо и тебе, мил человек... ато элемент такой здоровый недоброй неловкости поддавливат... так, словно сидишь во поле сам со собой,  и сам себе песни наяривашь, в гармошку играшь..., поешь то есть... а это занятие-то ого... не то и ого-го даже, а именно же - не легкое занятие, так воднова давить песняка... - и перед гармошкой неудобно.

[Станционный смотритель]

Спасибо, кольцовъ

[кольцовъ]

4  Электропривод
Нисколько не смутился за то Александр Андреевич, он даже, напротив, счел уместным пролить некоторый и так необходимый свет на бумажную и не запятнанную авторучкой часть «знаний» Кольцова. Он увлеченно и быстро принялся писать туда что-то, на его взгляд необходимое и совершенно понятное и так же очевидное. Кольцов то поддакивал, когда это по его ощущениям требовалось, то просто усиленно мотал головой, давая понять, что положение его не так уже и безнадежное, то есть оно в основном-то, еще нормальное такое, обычное то есть и есть положение. На редкие же и совсем простые вопросы (всё те же азы, типа 7 = 2+2 и еще аж + 3), являл он даже и знания совершенно приемлемые и даже прочные. А то и добавлял так же уверенно, что 7 может равняться и 5 + 1 и еще +1, или аж 9 и минус 2 и т.п.
Исчиркав, как полагается, весь Кольцовский листок на несколько раз (в несколько слоев), Александр Андреевич сделался, так же неожиданно для самого Кольцова, удовлетворен  качеством его подготовки, в свете вышеупомянутых, что естественно, обстоятельств и отпустил его с миром, и с «удовлетворительно», в первой строке очередной страницы зачетки. – Ведь это был первый экзамен на данной сессии.  Очень удивлен был Кольцов и так же и удовлетворен такой неожиданной частью экзамена, и этими свойствами Александра Андреевича Гусака. Профессора, и декана факультета Авиационного Оборудования, и преподавателя, как и человека, и удивительного и увлеченного.
В негласном «анамнезе» Александра Андреевича, после этих подробностей, вскрытых «сдавшейся» без потерь группой, появилась очень обнадеживающее клише:  «Шара катит», что означало его повышенную доброту и любвеобильность к сдающимся. Но это, как выяснилось совсем чуть позже, за исключением «доброты и любови» была ошибочная..., или, говоря по военному – дезинформационная информация.





Несколько все же смущенный студент Кольцов смущался, чем производил впечатление сильно смущенного почти абсолютной скромностью собственных познаний сдаваемого предмета. Это обстоятельство совсем не смутило Александра Андреевича. И он бегло прочтя вслух название первого вопроса нисколько не смущаясь выдал на него правильный, хотя и многословный и сложны ответ. Затем он проницательно заглянул в, продолжающие смущаться глаза Кольцова, и поинтересовался: все ли что ли понятно? Кольцов, испытывая едкое неудобство усиленно кивал головой, усиленно создавая видимость, что с его стороны дополнительные вопросы отсутствуют. Что ему пока абсолютно все ясно... Но, Александру Андреевичу, видимо и этого было не достаточно... Все же чувствовал опытный педагог и ученый, некоторую недосказанность со стороны экзаменуемого, а толи так он расценивал  это не унимающееся смущение. И дабы минимизировать эту, не так плодотворно воздействующую, часть диалога, он, так же логично и верно подвел под предыдущей правильной версией ответа более простую, детальную и понятную версию. Понимание в Кольцовских глазах заметно усилилось, поддакивания стали более внятными и амплитудными. Но и это еще не удовлетворило А. Андреевича, и он изложил версию ответа еще более упрощенную, в которую Кольцову уже удавалось, хотя и изредка, вклинивать собственные мысли... иногда подкрепляя их редкими, но все же практически правильными словами. Так случилось со всеми тремя экзаменационными вопросами. Из дополнительных Гусак немного рассказал Кольцову, что-то совсем уже простенькое, против которого ну ничегошеньки не мог возразить, практически переставший смущаться, Кольцов. А видя такое положительное изменение с его стороны, нашел Александр Андреевич, что вполне может учиться этот, казалось бы совсем уже было засмущавшийся до безобразия, и неудовлетворительного уровня студент Кольцов.  С чем и был он сразу отпущенным на свободу, где уже устали дожидаться его его старые друзья добрые, и новые и столь же добрые и приключения.